На французов напало уныние. Король, чтобы поднять дух армии, велел произвести приступ. Авиньон был укреплен рвами, башнями и обнесен толстой стеной; ему впервые приходилось выдерживать штурм. С сухопутной стороны город был недоступен; тысячи французов двинулись с противоположного берега по вновь устроенному мосту. Мост не выдержал и рухнул; с ним вместе три тысячи французских кавалеристов упали в Рону.
Но Людовик не терялся от неудач. В то время как легат и прелаты занимались бесплодным проклинанием Раймонда и авиньонцев, он готовился к долговременной осаде. Между лагерем и городом он велел выкопать ши рокий и глубокий ров, дабы прервать всякое сообщение с Авиньоном. Трупы уже не хоронили; их кидали в Рону. В самом французском лагере обнаружился разлад. Сила крупных феодалов еще не была сломлена; они могли по мериться с королем своим могуществом. Тибо, граф Шампани и другие пэры не хотели угождать прихотям короля и, отслужив свои феодальные сорок дней, думали о возвращении. Король отказал, но Тибо уехал со своими баронами, не обращая внимания на запрещение Людовика.
Если король и достиг своей цели, то лишь благодаря упорству и энергии. Он потерял двести баронов и двад цать тысяч воинов во время этой осады, но наконец овладел городом. Три месяца храбро защищались авиш. онцы, показав благородный пример, но из опасения го лода 12 сентября 1226 года вынуждены были сдаться. Триста лучших людей были взяты в заложники. Город обязался повиноваться приказаниям Церкви. В наказание за сопротивление городские стены и укрепления были разрушены. На жителей были наложены и другие наказания (82).
Когда город сдался, император прислал гневное письмо папе с жалобой на дерзость Людовика VIII, покусившегося на пределы империи. Легату было приказано снять отлучение и смягчить участь города. Но тот был сильнее Гонория III: он снял отлучение, обложив город новым побором в семь тысяч марок в пользу Церкви и короля. Вдобавок в городе было срыто триста домов, а ходатайство Фридриха попрано.
Так пал Авиньон, занимавший одно из первых мест и ряду провансальских городов. Он на восемьдесят лет станет резиденцией папы [16] , по никогда уже не окажется на таком высоте промышленного и духовного развития, как до нашествия Людовика VIII. Некогда он был прекрасным и всесторонним представителем провансальской национальности, теперь же низошел до степени остальных мелких французских городов, слава которых заключается в климате и обаятельных исторических воспоминаниях.
Авиньон не имел возможности продержаться еще шестнадцать дней, а между тем именно через этот срок река Дюранс вышла из берегов и затопила то место, где стоял французский лагерь. Сомнительно, чтобы король, принужденный отступить с армией, упавшей духом, решился продолжать вторжение внутрь страны. Теперь же, напротив, ему оставалось только торжествовать.
Почти без отдыха, запасшись припасами, он пошел через Лангедок по прямой дороге на Тулузу. Как победитель, он давал волю своим капризам в стране, обессиленной и лежавшей у его ног. Город Лимукс он велел перенести с холма в долину и наложил на жителей значительный штраф. В Безьере, Каркассоне, где останавливался король, к нему являлись с поклонами и присягой разные владетели со своими вассалами. Один из таких, барон Кабарета, попался на обратной дороге в руки графа тулузского и был посажен им в темницу, где и умер через два года.
В Каркассоне король поставил своего сенешаля, власть которого простиралась на окрестные земли, известные своим еретичеством; оттого его преемники долго назывались «сенешалями королевскими в землях Альбигойских».
Перейдя Гаронну в Каркассоне, король прибыл в Памьер. Здесь происходило торжественное совещание епископов и баронов. Между прочим, легату пришла мысль обложить отлученных штрафами, так как отлучение церковное стало в это время для Лангедока пустой формальностью. Каждый оставшийся отлученным после трех увещеваний должен был платить девять ливров, а если через год он не будет принят Церковью, то лишится своего имущества. Провансальские епископы воспользовались на этом соборе случаем присягнуть своему государю.
Король был уже рядом с Тулузой. Столица ждала новой осады. Но судьба ненадолго отсрочила ее падение.
Людовик уже давно чувствовал себя больным, однако превозмогал себя. Теперь, когда он достигал исполнения своих желаний, силы изменили ему. В его лагере после авиньонской осады свирепствовала зараза. Несколько важных лиц двора уже стали ее жертвой. Король боялся заразиться и решился немедленно оставить армию, надеясь вернуться к будущей кампании. Но, покидая Лангедок, он уносил с собой зародыш смерти.
Через Кастельнодарри, Лавор и Альби король со всем двором спешил в Овернь. Из Альби, этого центра ереси, где жителями ему была принесена торжественная присяга, он назначил своим наместником в завоеванной стране Гум-берта Боже, который был, таким образом, первым французским наместником в Лангедоке, а после сделался великим коннетаблем Франции. Амори Монфор остался в качестве его помощника. В распоряжение Боже была предоставлена большая армия, раскинутая по городам.
Но Людовику VIII не суждено было больше вернуться в покоренную им страну. В последних числах октября он переехал старую границу Лангедока, но, миновав Клер-мон, не мог продолжать путешествие. В замке Монпансье силы окончательно оставили его, и он слег в постель. Придворные не знали причины страданий короля, но тем не менее пытались предложить оригинальные средства излечения. Аршамбо де Бурбон, его приближенный и любимый вельможа, нашел для короля молодую и красивую девушку, которая научена была пожертвовать своей честью для мнимого исцеления короля. Увидев рано утром в своей спальне эту девушку, король, как новый Иосиф, отказался от соблазна и сказал, что лучше умереть, нежели совершить смертный грех. Он тогда же заставил жениться на ней услужливого Бурбона (83).
За пять дней до смерти, 3 ноября, он призвал к себе прелатов и главных вассалов, заклинал их присягой, которую они дали, верно служить своему старшему сыну Людовику, повиноваться ему как королю и господину и короновать его как можно скорее, чтобы не произошло беспорядков в государстве.
Так замечательно точно исполнилось предсказание Филиппа Августа. Людовик VIII стал жертвой происков духовенства и поднял французов на Лангедок. Он расстро ил свое здоровье в этом походе, не столько прославившем его оружие, сколько унизившем провансальцев, и погиб от последствий своего предприятия, оставив госу дарство в руках двенадцатилетнего сына и своей молодом жены.
Но дело, им начатое и почти завершенное, не могло погибнуть. Судьбы Лангедока были решены. Со смертью короля Людовика VIII провансальцам мудрено было стряхнуть с себя французское владычество. В Альби и Каркассоне были не только французские войска, но была прочная французская гражданская власть власть наместников и сенешалей, которая пускала свои ветви по всей стране и крепкими узами собиралась притянуть к Парижу и воле королевской каждый городской лен и каждого провансальского рыцаря. Гумберт Боже распоряжался самовластно. Он велел сжечь живым известного альбигойского епископа Петра Изарна, осужденного архиепископом нарбоннским, и тем самым открыл казни инквизиции.
В дальнейшем мы подробно рассмотрим характер французской власти и механизм нового управления, что гораздо важнее и гораздо интереснее самого завоевания, а теперь поспешим досказать о последних годах независимости Лангедока.
Раймонд Тулузский, узнав о смерти своего врага, стал льстить себя надеждой, что счастье снова улыбнется ему. Он рассчитывал на малолетство Людовика IX, на естественное расстройство в управлении государством, на слабость регентства ввиду коалиции некоторых вассалов. Он собирал вокруг себя рассеянных провансальцев, но голос его уже не достигал площадей городов, которые были .под гнетом французской власти. Он подтвердил прежний союз с графом де Фуа. Он дал ему в феод большую часть земель, которыми фактически не мог уже располагать, а также владения виконта безьерского в случае смерти последнего. Раймонд VII полагал, что отнять завоевания у французов при помощи Роже Бернара будет легко. Оба графа обязались не заключать мира с Церковью и с королем французским иначе как по обоюдному соглашению. Все подобные трактаты имели теперь одно фиктивное значение.
16
На самом деле Авиньонское пленение пап продолжалось 68 лет: с марта 1309 года по январь 1377 года.