Король принял этот совет и затем 13(6) июня 1559 г. в сопровождении многих высокопоставленных лиц явился в парламент, где в то время обсуждался вопрос о суде над еретиками. Неожиданное появление короля повергло всех в ужас, но Генрих постарался успокоить всех, боясь, что в противном случае никто не выскажется откровенно. Первые его слова дышали миролюбием. Не делая парламенту никаких упреков, он сначала казался нейтральным по отношению к тем его членам, которые стояли за крутые меры против гугенотов, и тем, кто выказывал к ним снисхождение, и пригласил каждого свободно высказать свое мнение. Положившись на слова короля, большая часть членов, считавших необходимым прибегать к более мягким мерам относительно гугенотов, ясно высказали основания, по которым считали это необходимым. Де Гарле, де Ту и Сегье ловко защищали умеренность своих убеждений, которую им ставили в упрек. Они указали на опасные последствия жестоких казней, несоразмерных вине, опираясь на 25-летний опыт, доказавший, что преследования не ослабили еретиков, которых хотели подавить, а, напротив, пробуждали в них энтузиазм и увеличивали их силы и численность. Они при этом указали на более мягкие меры, к которым следовало прибегать, чтобы остановить распространение нового учения, и наконец указали на вред, который может произойти, если пожертвуют льготами Галликанской церкви и мудрыми законами страны в угоду Римскому двору.
К сожалению, некоторые члены парламента выражались не так сдержанно. Людовик Фор, например, в своей речи сказал: «Прежде всего рассмотрим: кто настоящий виновник смут, из опасения, чтобы не пришлось отвечать так, как некогда отвечал пророк Илия царю Ахаву: ты смущаешь Израиль». Думают, что при этом он намекал не на короля, а на лотарингского кардинала, но двор был оскорблен.
Затем король был весьма смущен словами парламентского советника Дюбурга, сказавшего в своей речи: «Между тем как на кострах сжигают людей, единственная вина которых заключается в том, что они молятся за своего государя, позорная распущенность порождает и поддерживает богохульство, клятвопреступления, кутежи и прелюбодеяния».
Нет никакого сомнения, что Дюбург не имел при этом в виду любовницу короля Диану де Пуатье, но неблагонамеренные люди сделали вид, будто смущены тем, что королю нанесено личное оскорбление.
Так защищали гугенотов некоторые члены парламента, другие же, напротив, высказывали мнение, что против еретиков нужно принять еще более жесткие меры. Кажется, что большинство членов парламента разделяло это воззрение. Так, например, старший председатель[11] Леметр привел в пример Филиппа Августа, который в один день казнил 600 еретиков. Наконец прения были окончены, и королю не было более надобности скрывать свои действительные намерения. Он грозно посмотрел на Фора и Дюбурга и упрекнул парламент в неприличии и дерзости некоторых мнений, высказанных во время прений. Наконец он поднялся с места и приказал немедленно арестовать обоих названных лиц. Кроме того, дома были арестованы трое других, а именно де Фоа, Фюме и Лапорт, еще трое скрылись.
Все арестованные были заключены в тюрьму. Они все, кроме Дюбурга, старались всеми доступными им мерами умилостивить короля и его министров. Сознались, что произнесли неблагоразумные речи, и сильно протестовали против обвинения в ереси; Дюбург же не хотел купить себе жизнь ценой отречения от своих убеждений. Так как он был в духовном сане, сначала был предан духовному суду. Парижский епископ признал его еретиком, и это решение было утверждено Санским архиепископом. Дюбург апеллировал парламенту, требуя, чтобы он был предан суду соединенных палат парламента, но это требование отвергли, и Дюбург был предан суду особой комиссии, состоявшей из лиц, отличавшихся особенной ревностью в деле преследования еретиков. Дюбург протестовал против назначения некоторых лиц, так как они были его личными врагами, но безуспешно. Однажды, выведенный из терпения председателем комиссии Минаром, Дюбург сказал ему: «Трепещи ты сам. Поверь человеку, который вскоре предстанет пред Господом Богом, что и ты вскоре предстанешь пред Ним, ты, который проливаешь кровь людей миролюбивых». При этом Дюбург, как бы объятый духом пророчества, прибавил: «Может быть, ты не проживешь и столько, чтобы видеть мою казнь».
Эти слова произвели сильное впечатление, но как все были поражены, когда через несколько дней после этого Минар, возвращаясь вечером домой, был убит.
11
Главный или старший председатель назывался premier président. Он должен был руководить прениями в суде и председательствовать на заседаниях соединенных палат. Председатели Большой палаты парламента назывались présidents à mortier. Их так называли потому, что они носили бархатную шапочку с золотым галуном, которая называлась mortier.