Тогда де Сувре потребовал, чтобы парламенту было поручено рассмотреть их дело, а когда увидел, что и это ему не удается, то, обращаясь прямо к королю, сказал: «Ваше величество[13], до сих пор в ваше царствование не пролито еще крови, неужели вы хотите начать с благороднейшей французской крови? Несмотря на толстые стены Бастилии, эта кровь может пройти наружу, и впоследствии…»
Король отвечал: «Вы правы, а потому я желаю, чтобы они были убиты не топором и не кинжалом, а задушены веревкой».
Екатерина Медичи сказала на это: «Очень хорошо, они будут найдены повесившимися, и это будет истолковано в том смысле, что отчаяние и страх наказания побудили их на самоубийство». – «Вы отгадали мою мысль, матушка», – отвечал король. «Бастилия только на это и годится», – сказал, кланяясь, Шеверни – один из членов совета.
После этого король взял свою собаку на руки и встал с места, давая этим понять, что совещание окончено. Сувре был в отчаянии, но, видя, что не может спасти маршалов, попытался, по крайней мере насколько возможно, замедлить исполнение решения и с этою целью спросил у короля, когда он желает, чтобы это решение было приведено в исполнение. «Как можно скорее, сегодня вечером», – отвечала Екатерина Медичи. «Сегодня вечером, – сказал Сувре, – но уверены ли вы в том, что маршал Дамвиль действительно скончался?» – «Без сомнения, – сказала она, – какая была надобность меня обманывать?»
Затем Сувре доказывал, что тот, кто сообщил это известие, сам мог быть введен в заблуждение, так как лично ничего не видел, а повторял только слухи, ходившие в Лангедоке, и что было бы опасно прибегать к такой крайней мере, не убедившись предварительно в том, что действительно смерть постигла Дамвиля и что если известие об этом справедливо, то в скором времени оно должно подтвердиться.
Эти слова подействовали на Екатерину Медичи, и решено было ждать три дня. На более продолжительный срок Генрих не согласился, опасаясь волнения гугенотов.
Проговорился ли кто-либо, или каким-то иным образом, но решение совета стало известным брату короля[14]. Он узнал об этом и пришел в негодование. Он смотрел на это как на нанесенное ему оскорбление.
Со времени вступления на престол Генриха III он постоянно ходатайствовал об освобождении маршалов, в которых принимал живейшее участие. Известие о решении, принятом советом короля относительно Монморанси и Коссе, заставило его призадуматься.
Он жил в Лувре, и ему приходило на ум, что и там можно совершить то же, чего не побоялись сделать в Бастилии. Он хотя и жил в Лувре, но, в сущности, был там под арестом. Несмотря на это, при содействии своего приверженца Бюсси д’Амбуаза ему удалось войти в сношение с семейством и приверженцами маршала де Монморанси. Это были люди, которые имели большое влияние и хотели привлечь на свою сторону герцога Гиза, но он не обращал на это внимания, а его брат-кардинал советовал ему не входить в союз с братом короля, честолюбия которого он опасался. Притом же он усомнился в его искренности относительно католической веры. Кроме того, кардинал посоветовал своему брату отправиться в Шампань, согласно данному ему двором приказанию, и герцог Гиз последовал этому совету.
Екатерина Медичи в Бастилии для приведения в исполнение решения совета
Между тем трехдневный срок, данный королем, истекал, а посланец в Лангедок не возвращался.
Сувре обратился по поводу дела маршалов с новым ходатайством, но оно не было уважено, и Генрих III предоставил своей матери дело о приведении в исполнение решения совета.
Она сама прибыла в Бастилию в сопровождении некоего Дюгюаста и шести человек, которые должны были задушить маршалов.
По прибытии в Бастилию она потребовала к себе священника, служившего при этом учреждении, и сказала ему, что, хотя Монморанси и Коссе и соединились с гугенотами, она не думает, чтобы они совершенно отреклись от католичества, а потому он должен отправиться к ним для исповеди. При этом она приказала ему выведать у них обо всем, что угрожает престолу и особе короля, сообщить ей обо всем этом устно и потом все это изложить письменно.
Когда священник заявил, что это было бы нарушением тайны исповеди, Екатерина Медичи спросила его: давно ли он состоит священником при Бастилии? Узнав, что он состоит в этой должности четыре года, она заметила, что этого срока достаточно, чтобы получить одно из самых богатых аббатств Франции, если только при этом была оказана королю важная услуга, но прибавила: «Впрочем, я не хочу принуждать вас действовать против вашей совести, и если это поручение вам противно, то другой священник…», но он перебил ее, сказав: «Я иду к маршалам».
13
В подлиннике Sire. Sire значит то же, что Seigneur, и происходит, по всей вероятности, от греческого слова Κυρτος или Κυρος, бывшего в ходу во времена Византийской империи. В Средние века многим сеньорам давали титул Sire, но с XVI в. он принадлежал только королям, хотя и впоследствии, даже в XVIII в., некоторые сеньоры принимали еще этот титул.
14
Франциск, герцог Алансонский, четвертый сын Генриха II и Екатерины Медичи. Впоследствии ему был дан титул герцога Анжуйского. Он был во главе партии политиков.