С этими словами он вышел. Королева-мать приказала Дюгюасту следовать за ним с теми шестью, которые должны были умертвить маршалов, велев, чтобы он отозвал священника, если он слишком замедлит, и приступил бы к делу, потому что, присовокупила она, «не должно забывать, что я жду». Дюгюаст вышел со своими палачами. Оставшись одна с губернатором, королева-мать начала объяснять ему, что он должен составить протокол о том, что произойдет, а именно, что на следующий день во время осмотра тюрьмы оба маршала были найдены повесившимися, а на столе будет находиться записка на имя короля, в которой сказано, что они сознаются в совершенном ими преступлении и решились на самоубийство, чтобы избежать казни, которой они должны были подвергнуться, если бы дело стало разбираться в суде. При этом она вынула бумагу и, показав ее губернатору, сказала: «Вот эта записка». Посмотрев, губернатор был изумлен. Сходство почерка было поразительное, и бумага была именно такая, какую им давали в Бастилии.
Тогда губернатором был Тестю. Он не решался писать. Заметив это, Екатерина Медичи сказала: «Если вы не в состоянии таким образом редактировать это дело, господин губернатор, то я продиктую вам». Тестю отвечал: «Не это меня затрудняет, но признаюсь, что заверить подобный факт… который не существует…»
Однако Екатерина Медичи сумела так подействовать на него, что он согласился на ее требование, но едва написал он несколько строчек, как вдруг дверь с шумом отворилась и в комнату вошел офицер, измокший от дождя и обрызганный грязью, который бросился к Екатерине Медичи и, сказав ей «от короля» (de lapart du roi), передал письмо. Этот офицер был Сувре, принесший два важных известия: первое, что Дамвиль жив, и второе, что брат короля герцог Алансонский бежал. Екатерина Медичи побледнела, прочитав это письмо. «Дамвиль жив, – воскликнула она, – и знает наши планы, и герцог Алансонский скрылся из Лувра, но как же это случилось?»
Сувре отвечал, что это устроил сеньор Бюсси д’Анбоаз и что, по-видимому, герцог Алансонский счел за личную для себя обиду решение, принятое против маршалов, что он находится в Дрё и издал оттуда прокламацию, в которой объявляет, что соединяется со всеми недовольными, чтобы освободить Францию от правления фаворитов и вместе с Дамвилем отомстить за смерть Ла Моля и маршалов.
«Все погибло! – воскликнула королева-мать, – если ему не помешают привести в исполнение свое намерение». – «Это может сделать только один человек, и король разделяет мое мнение». – «Кто?» – спросила она. «Брат Дамвиля, друг герцога – маршал де Монморанси», – был ответ. Екатерина Медичи согласилась с этим мнением и сказала: «Когда герцог увидит, что маршал помилован, что он на свободе, когда он предложит ему от имени короля и другие уступки, может быть… – Но, не договорив фразы, она воскликнула: – О! Но что же мы здесь делаем? Мы рассуждаем, а в это время приказ короля приводится в исполнение, Дюгюаст и его люди уже… Бежим, бежим, Тестю, ведите нас, руководите нами, лишь бы прибыть вовремя».
Затем она, Сувре и Тестю поспешно направились к тюрьме маршалов. Между тем оба маршала отказались исповедоваться у священника, посланного Екатериной Медичи, и, не сомневаясь в уготованной им участи, решились храбро защищаться. Для этой цели они искали какой-нибудь предмет, чтобы, по крайней мере, дорого продать свою жизнь, а для того, чтобы иметь время отыскать такой предмет, они загородили дверь мебелью. Это и спасло их.
Когда Екатерина Медичи с Сувре и с губернатором прибыли на место, Дюгюаст и его люди старались выломать дверь тюрьмы.
Сувре первый бросился к ним и громовым голосом закричал: «Остановитесь!», но Екатерина Медичи, следовавшая за ним, дала противоположное приказание. «Продолжайте, выломите эту дверь, – сказала она. – Они не отворят, если узнают, что я здесь. Они не поверят, что Екатерина Медичи пришла освободить их». Между тем Монморанси и Коссе, не найдя ничего, что могло бы служить им оружием, и понимая, что в конце концов дверь все-таки будет выломана, решились, по примеру Колиньи, отворить дверь своим убийцам и отодвинуть мебель. Дверь тотчас же отворилась, и при свете факелов маршалы увидели Екатерину Медичи. Она грациозной поступью и с улыбкою на устах приблизилась к ним и сказала: «Полно вам, благородные мои кузены[15]. Вы заставляете меня осаждать вашу тюрьму, когда я пришла сюда, чтобы отворить ее двери и освободить вас, а свобода такая прелестная дама, которой такие любезные кавалеры, как вы, должны бы оказывать более внимания».