Персонажи Рихера произносят длинные речи, взывают к чувствам друг друга и обмениваются репликами, что составляет одну из наиболее характерных черт нашего автора и является самым заметным проявлением его увлечения античной историографией. Как и у античных авторов, речи у Рихера призваны обрисовать чувства и образ мыслей исторических лиц, показать причины их поступков, сделать изложение более выразительным. Уроки риторики, получил ли он их от Герберта или от кого-либо другого, Рихер усвоил хорошо, поэтому большинство исследователей, признавая, что эти речи — плод фантазии Рихера, поддаются искушению процитировать какую-либо из них — для иллюстрации или же в качестве аргумента. Последнее таит в себе немалую опасность: часто тем самым предполагается, что в речах находит свое выражение позиция самого Рихера, а так ли это на самом деле? В сочинении Рихера действует множество персонажей, они оказываются достаточно словоохотливыми, и при этом случается, что их высказывания противоречат друг другу. Может быть, не все речи придуманы Рихером и среди них есть и подлинные?
Мы не будем останавливаться на речах, произнесенных, например, на Реймсском соборе — хорошо известно, что они составлялись на основе «Реймсского собора» Герберта, который хотя и не является протоколом собора, но все же дает представление о предметах, на нем обсуждавшихся. Поэтому историки, которых интересует этот собор, обращаются к Герберту, а не к Рихеру. Внимание исследователей традиционно привлекала другая речь — речь реймсского архиепископа Адальберона на совещании в Санлисе (IV, 11), в которой тот высказывается в пользу выборности королей вообще, а в частности — призывает избрать королем Гуго Капета. Соблазнительно было бы считать, что Рихер каким-то образом узнал содержание речи Адальберона и включил ее в свое сочинение. Как полагает Н.М.Бубнов, «она передана, конечно, не буквально, но вместе с тем нет никакого основания рассматривать ее как простое риторическое упражнение Рихера. Рихер имел полную возможность собрать о том, что говорил Адальберон, самые точные сведения от самого Адальберона или от своего учителя Герберта. К тому же взгляд на порядок престолонаследия, высказываемый Адальбероном в этой речи, диаметрально противоположен тому, который Рихер высказывает в измышленной им речи Гуго Великого»[744] (II, 2 — А.Т.). Однако Р.Латуш обращает внимание, что, несмотря на разницу в содержании этих двух речей, их план и стиль очень схожи. «Одно и то же начало: аблативный оборот, призванный обозначить ситуацию, в одном случае после смерти законного короля Карла Простоватого, в другом — Людовика V. Далее в обоих случаях следует приглашение посовещаться. Затем изложение аргументов в пользу Людовика IV и Гуго Капета. И, наконец, выводы»[745]. Мы можем только добавить к этому, что и разные «взгляды на порядок престолонаследия» в этих двух речах не могут служить доводом в пользу подлинности речи Адальберона, так как подобных случаев у Рихера много. Так, тот же Гуго Великий, обращаясь к королю Людовику IV, всячески подчеркивает свои заслуги перед ним и неблагодарность короля: «Некогда, о король, преследования врагов заставили тебя, ребенка, бежать в заморские края. Согласно моему замыслу и совету, тебя призвали оттуда и возвели на престол. После ты прислушивался к моим советам, и дела твои процветали. Я ни за что не отложился бы от тебя, если бы не твой упорный гнев ... Как ты полагаешь, с чьей, если не с моей помощью тебе удавались все необходимые и славные предприятия?...А так как ты, став королем, ничего мне не пожаловал, я охотно приму Лан в награду за военную службу» (II, 51). Но король Людовик оценивает заслуги герцога перед собой, мягко говоря, несколько иначе: «Сколько добра я потерял из-за тебя, сколько бед претерпел, в какой печали ныне пребываю!» (II, 52), а историю «верной службы» герцога излагает так:
744
Бубнов Н.М. Сборник писем Герберта как исторический источник, ч. II, отд. 2, с. 440, прим. 1.
745
Latouche R. Un imitateur de Salluste au Xe siecle, l'historien Richer, p. 80. A Ф. Лот сначала предпочел считать речь Адальберона подлинной (см.: Lot