Однако итальянский фашизм в 20-х годах действовал еще крайне осторожно, не преступая тех границ, за которыми открылась бы перспектива большой войны или во всяком случае серьезных международных осложнений. В исследованиях, посвященных внешней политике Италии в то время[146], отмечается, в частности, обострение ее противоречий с Францией. Эти противоречия восходили еще к дофашистскому периоду, когда между двумя «латинскими сестрами» развернулось соперничество за влияние на Балканах, господство на Средиземном море, за преобладание в Тунисе и других африканских колониях. На Балканах итальянской политике окружения Югославии французы противопоставили политику, сформулированную в лозунге «Балканы — для балканских народов». За этим лозунгом скрывалась борьба Франции против проникновения Италии в Албанию и за усиление Югославии как противовеса Италии и проводника французского влияния в странах Балканского полуострова. Борьба между Италией и Францией на Балканах, как и борьба по вопросу о притязаниях Италии на обеспечение своих «интересов» во французском Тунисе и расширение границ своей колонии Ливии, пока что не вышла из сферы дипломатических переговоров и закулисных сделок, но была чревата взрывом. Способствовало обострению итало-французских противоречий и то, что значительная часть итальянской антифашистской эмиграции обосновалась во Франции: французская дипломатия пыталась использовать это обстоятельство как козырь в своей политической игре, чем особенно досаждала правительству Муссолини.
В значительной мере на почве антифранцузской устремленности итальянской внешней политики в 1924—1926 гг. происходит сближение между Италией и Англией. То же самое можно сказать об укреплении связей между Италией, с одной стороны, Болгарией и Грецией — с другой. Обе эти балканские страны имели серьезные противоречия с Югославией, что и пыталась использовать итальянская дипломатия в борьбе против французского влияния на Балканах. Итальянской дипломатии удалось добиться значительного усиления политического и экономического влияния Италии в Албании, во многих отношениях фактически подчинить себе эту страну, превратив ее в главный плацдарм на Балканах. Однако расширение итальянского влияния на Балканах настораживает Англию, и в 1927—1928 гг. намечается некоторое охлаждение англо-итальянских отношений. Агрессивные устремления фашистской Италии становились все более явными, и это усиливало ее противоречия не только с Францией, но и с другими великими державами[147].
В исследованиях, посвященных внешней политике Италии в эти годы, справедливо устанавливается связь между основными направлениями этой политики и интересами и устремлениями крупного монополистического капитала. Однако и в этом случае не следует впадать в упрощения и забывать, что в условиях фашистского государства чисто волевые импульсы и произвол руководителей приобретали особое значение. Здесь и соображения престижа, о которых писал П. Алатри, и идеология, которая имела свою внутреннюю логику, далеко не во всем совпадающую с политикой, в том числе и с прагматической политикой монополистического капитала.
Хотя в 20-х годах итальянский фашизм и не проявил себя на международной арене сколько-нибудь заметной агрессивной акцией, его внешнеполитические амбиции были выражены довольно определенно. Первый наш долг, — говорил Муссолини, — увеличить наши вооруженные силы. Мы должны быть готовыми к определенному времени мобилизовать 5 млн. людей и иметь возможность их вооружить. Мы должны увеличить наш флот и так усилить наши военно-воздушные силы, чтобы шум их моторов заглушил все другие шумы, а тень от них затмила солнце над итальянской землей.
Фашистское государство и церковь
Для укрепления фашистской диктатуры особое значение имело урегулирование отношений между государством и Ватиканом. Ведь официально Ватикан не признавал итальянское либеральное государство, вышедшее из Рисорджименто. И хотя форма этого государства кардинально изменилась: из либерального оно превратилось в фашистское, а отношения у Ватикана с фашистами были лучше, чем с либералами, — тем не менее ватиканский вердикт непризнания остался в силе. Фашистское государство с его тоталитарными притязаниями не могло, разумеется, примириться с существованием обширной сферы духовного воздействия, имеющей, пусть даже чисто формально, антигосударственную окраску. Фашизм уничтожил и принудил к сотрудничеству все другие нефашистские организации, в том числе и католические организации светского характера. Но уничтожить церковь, как показал опыт других стран, нельзя. Вернуться к антирелигиозным лозунгам первых лет фашизма и попытаться изгнать влияние церкви из сферы духовной жизни людей фашистам было не под силу. Ведь церковь проникала в такие глухие уголки, в такие тайники человеческих душ, в какие никакая фашистская идеология не могла бы проникнуть. И вывод для фашистов напрашивался сам собой: надо заключить с церковью союз.