После резкого спада демографическая кривая местного населения пошла вверх, а жители гор спустились в долину, где они арабизировались. На смену издольщикам пришли арендаторы и наемные сельскохозяйственные рабочие, но в целом местное население обеднело. Хижины были не чета прежним палаткам. В 1907 г. каждый европеец владел в среднем 3,8 гектара, а каждый коренной житель— 1,14гектара. В 1950 г. европеец обладал 4,7 гектара, а местный житель — 0,46 гектара — эти данные приводят историки Марсель Эмери и Хавьер Яконо.
Таким образом, коренное население постоянно беднело, и существование городских окраин-трущоб (бидонвилей), как в старинном квартале Касба в столице Алжира, так и в «негритянской деревне» в Оране, тому свидетельство. Однако и европейцы вовсе не были богаты, далеко не все они являлись землевладельцами, как считали в метрополии. Безусловно, крупные землевладельцы существовали, они производили вино, цитрусовые, а также зерновые, были среди них даже судовладельцы, такие семьи, как Боржо или Скьяффино. Но большая часть европейцев была «мелкими белыми сошками», торговцами или мелкими собственниками, адвокатами или врачами, вероятно зажиточными, но всего лишь обогатившимися плебеями, не более того. Пойти на пляж, предаться радостям жизни, прогуляться по городским аллеям — таковы удовольствия, которые они позволяли себе на месяц во Франции, на курорте в Виши или еще где-нибудь.
Арабы были исключены из этого мира, за исключением домашней прислуги (фатма), или же работали докерами, сельскохозяйственными рабочими; всех их европейцы именуют Ахмедами. Что не мешает арабским детям и белым ребятишкам вместе играть на ферме, вместе ходить в школу и часто есть за одним столом. Но не могло быть и речи ни о сексуальных отношениях между представителями двух миров, ни о повышении роли арабов в политике. «Если один из них станет членом муниципального совета, я достану свой маузер, оставшийся с войны 14-го года», — говорил некий владелец авторемонтной мастерской. Подобный разлад, расизм, царил повсюду, несмотря на то что в профсоюзном движении, например, он в принципе исчез. Однако он сохранялся в головах. «Даже моя мавританка поняла бы это», — сказал мне однажды европеец — секретарь компартии в Оране.
Европейцы Алжира жили в своем мире и не ведали о требованиях арабов. Никто из читателей «Оран репюбликен», одной из двух ежедневных газет левого толка, не читал «Репюблик алжерьен», газету УДМА (Демократический союз Алжирского манифеста) Ферхата Аббаса, впрочем, довольно умеренную. В деле фальсификации выборов, продвижения «соглашателей» на ответственные посты, устройства системы исключения арабов из политической и общественной жизни европейцы рассчитывали на администрацию, при этом все время напоминая о том, что Алжир представляет собой настоящие французские департаменты. Того, кто протестовал против фальсификации выборов, изобличали как нарушителя общественного порядка. Когда ответом на европейское насилие стал терроризм арабов, в нем увидели лишь руку уголовников. Самое большое, что позволяли себе французы, так это шутить по поводу того, что сказали бы по этому случаю арабы: «Чемодан или гроб!»[303], но вскоре «черноногие» из ОАС будут использовать этот лозунг против либералов, ратовавших за реформы…
Когда начались первые систематические покушения — то, что позже назовут ноябрьским восстанием 1954 г., — «черноногие» оказали сопротивление: они уже и до этого ни в чем не хотели уступать. Очень немногие поддержали решение начать переговоры с мусульманскими политическими организациями (УДМА — Демократический союз Алжирского манифеста, МТЛД — Движение за триумф демократических свобод, КПА— Коммунистическая партия Алжира). Более того, экстремисты угрожали тем, кто, предвидя худшее, приобретал имущество в метрополии. Уступки Ги Молле Алжиру, сделанные 6 февраля 1956 г., укрепили решимость французских экстремистов, так же как и уступки, сделанные Парижем Марокко и Тунису. Путч 13 мая 1958 г. в Алжире повторил успехи 6 февраля 1956 г. Когда же затем действия де Голля после его слов «Я вас понял» 3 июня 1958 г. раскрыли мало-помалу политику, противоположную той, которой требовали «черноногие», все резко изменилось. Больше не было ни социалистов, ни коммунистов, осталось лишь разгневанное население, готовое взбунтоваться, часть которого присоединилась кОАС.