«Франция склоняется теперь и готова к консервативной политике. Она уже давно достигла своей цели и вошла в равновесие. Много еще будет колебаний, но они будут все более и более слабыми и короткими, как у часового маятника, который хочет остановиться», — писал Гизо в мае 1847 г. Меттерниху[386] обнаруживая редкостную близорукость относительно ближайшей политической перспективы для Франции. Самоуверенность выдающегося историка-министра передавалась его властолюбивому, но недалекому «королю-гражданину».
Такая слепота не была проявлением лишь «старческого упрямства» короля и Гизо, как то полагают вплоть до наших дней многие буржуазные историки. Это слепое упрямство было органически свойственно самому «царству банкиров». Господство финансовой аристократии в тот период, основанное на монопольных привилегиях крупного денежного капитала и на сращивании его с государственным аппаратом, на хищнической эксплуатации государственного бюджета, биржевой игре и спекуляциях вокруг государственной политики, — словом, на разнообразных возможностях обогащения буржуазной плутократии вокруг государственной власти и с помощью государственной власти, такое господство никак не мирилось с приобщением к власти других прослоек буржуазии. Последнее неизбежно вело бы к преобладанию интересов крепнущей промышленной и торговой буржуазии, которую развитие капитализма выдвигало на передний план.
Еще более несовместимым с «царством банкиров» казалось предоставление избирательного права широким массам мелкой буржуазии. Во Франции мелкая буржуазия настолько была придавлена крупными капиталистами, разорялась и ограблялась ими, что, получив право голоса, она немедленно прибегла бы к мерам прямого нападения на денежных тузов. Ф. Энгельс писал, что в этой борьбе французская мелкая буржуазия вынуждена была бы даже против своей воли заключить союз с рабочим классом, что неизбежно вело к свержению монархии. «И Ротшильд и Луи-Филипп прекрасно понимают, что включение в круг избирателей мелкой буржуазии означает не что иное, как — „LA REPUBLIQUE“»[387].
И действительно, взрывчатая сила демократического союза рабочих и мелкой буржуазии немедленно дала о себе знать, как только ход событий объединил эти классы в общем восстании против гнета финансовой аристократии.
Либеральная оппозиция после поражения в стенах парламента возобновила банкетную кампанию против правительства Гизо. Новый большой банкет сторонников избирательной реформы в столице, назначенный на 19 января и тогда же запрещенный властями, перенесен был на 22 февраля. Он должен был сопровождаться мирной уличной демонстрацией в защиту свободы собраний. После того как власти заявили, что не допустят ни банкета, ни демонстрации, либеральная оппозиция вновь отступила. Либералы знали о громадном возбуждении, которое стремительно нарастало в Париже, возмущенном полицейским произволом властей, и теперь опасались более всего революционных действий народных масс. Хорошо осведомленный писатель Мериме, рассказывая в эти дни о настроениях в столице, уверял, что не меньше чем правительство озабочена всем этим либеральная оппозиция: «Ее главари похожи на всадников, которые разогнали своих лошадей и не знают, как остановить их»[388]. Вечером 21 февраля оппозиционные депутаты и журналисты призвали народ подчиниться властям.
Большинство республиканцев и демократов также не решалось призвать народ к борьбе. 19 февраля на совещании в редакции газеты «Реформ» Ледрю-Роллен, поддержанный Луи Бланом, высказался против использования банкетного конфликта для организации выступления масс, доказывая, что народ не подготовлен к борьбе и не имеет оружия. Несмотря на возражения участников совещания Коссидьера, Лагранжа и Бона, связанных с тайными обществами и высказывавшихся за революционные действия, точка зрения Ледрю-Роллена взяла верх. «Реформ» призвала парижан сохранять спокойствие и оставаться 22 февраля дома. От участия в революционной борьбе предостерегали и мелкобуржуазные социалисты Леру, Прудон, Консидеран.
Вопреки всем этим увещеваниям, тысячи парижан, возглавляемые студентами и рабочими из предместий, вышли 22 февраля на площади, объявленные сборными пунктами запрещенной демонстрации. Войска и муниципальная гвардия, щадя буржуазную молодежь, набросились на рабочих демонстрантов. Последовал отпор рабочих. Появились первые баррикады. На следующий день стычки и схватки демонстрантов с войсками и полицией продолжали разрастаться. В борьбу вступали участники тайных обществ, число баррикадных бойцов в центре и предместьях непрерывно увеличивалось.
386
Memoires, documents et ecrits divers de M. de Metternich. Deuxieme partie: L’ere de paix (1816–1848), t. Vil. Paris, 1883. p. 401.