Однако отсутствие письменных документов, современных событиям, отнюдь не может явиться причиной для ограничения современного исследования указанными выше хронологическими рамками. Оно не может не заглядывать в те периоды, которые принято называть условно "доисторическими". Нет ни одной страны, история культуры которой была бы понятна при подобном самоограничении, как бы ни были бедны в применении к этой стране источники, из которых можно делать косвенные заключения о периодах, не засвидетельствованных письменностью. Для истории же Греции такое самоограничение исследователя является уже абсолютно недопустимым, так как косвенные свидетельства о "доисторических" эпохах в жизни греков отличаются, по сравнению с исторической жизнью многих других народов, исключительным богатством и разнообразием.
Рис. 1. Погрузка корабля
За гранями VIII века до н. а. в истории Греции и ее культуры лежат:
во-первых, все те исторические события, которые нашли себе фантастически преломленное отражение в неисчерпаемой сокровищнице греческих мифов, саг и легенд;
во-вторых, все развитие греческого героического эпоса, завершенное дошедшими до нас под именем Гомера "Илиадой" и "Одиссеей", которые, стоя (в том виде, в каком мы их знаем) на пороге истории в собственном смысле, многими своими чертами отражают блестящий в истории Греции "микенский" период, датируемый на основании последних археологических исследований временем с XIV по XI век до н. э.;
в-третьих, вся материальная культура и искусство этого "микенского" периода, ставшие нам известными с 70-х годов прошлого столетия в результате открытий Генриха Шлимана и изучаемые нами с каждым годом все глубже и в более тесной связи с последующим культурным развитием Греции;
в-четвертых, образование тех племенных наречий, которые, с одной стороны, легли в основу литературных языков, развившихся в "историческую" эпоху, а с другой, отражают "доисторические" судьбы самих племен с большей полнотой и четкостью, чем в иных случаях (например, в Италии);[14] в-пятых, начало колонизационного движения.
Колонизационное движение древних греков за пределы Греции сыграло огромную культурную роль в тот период, когда греки были уже относительно прочным этническим образованием с установившимися характерными чертами в языке, быте, религии и т. п.
Оно подготовило почву для культурной гегемонии эллинства во всем Средиземноморье, наступившей в IV-II веках до н. э. и послужившей исходным пунктом дальнейшего развития европейской культуры, начиная с Рима.[15] Но корни этого движения следует искать в очень отдаленной эпохе, быть может, в XIV-XIII веках до н. э., когда отдельные ахейские разбойничьи дружины, оседая в далеких от родины местах, продолжали сохранять связь с нею. Это делало возможным приток новых поселенцев из Греции. Так, вероятно, обстояло дело на Кипре (см. гл. IX, стр. 156) и в Памфилии. В других случаях связь с родиной терялась, и колонисты постепенно утрачивали свои национальные черты и родной язык. Эту последнюю гипотезу некоторые ученые (Кречмер и др.) применяют к Ликии и Киликии, а более смелые исследователи допускают даже ахейское происхождение библейских филистимлян.
Все эти комплексы исторических явлений, лежащих в пределах дописьменного периода, представляют собою исключительное явление для историков. Но буржуазная наука XIX века, располагавшая, правда, значительно меньшим количеством фактических данных, чем располагаем мы сейчас, ярко демонстрировала свою беспомощность для подлинного исторического обобщения. Не находя для Греции аналогий в начальных периодах исторической жизни других народов, не видя моста между культурами древнего Востока и Грецией и не имея средств проникнуть в тайны греческой "доистории", эта наука не нашла ничего лучшего, как объяснить зарождение древнегреческой (эллинской) культуры "историческим чудом".
Под гипнозом этой ложной идеи находились крупнейшие умы конца XVIII и начала XIX века. В той или иной степени это относится ко всем выдающимся историкам, филологам, искусствоведам и философам.
И Винкельман и Гегель не только не избежали этого гипноза, но даже сыграли решающую роль в утверждении этого превратного представления.
Конечно, когда Гегель писал в конце 20-х годов XIX века свои "Элементы греческого духа",[16] источниковедение греческой истории стояло еще на очень низком уровне. Эллинская культура, как и в эпоху Возрождения, почти целиком оставалась и тогда предметом изучения классической филологии, достигшей за три предыдущих столетия исключительных успехов. Еще почти не существовало археологии, эпиграфики, научной истории искусства и литературы; сравнительно-историческое изучение языка, мифологии и религии только-только начиналось. Ни один памятник материальной культуры "доисторической" Греции не был открыт, за исключением известных еще самим грекам "киклопических" построек. Касаясь "доисторических" эпох, Гегель высказывал о них соображения, которые теперь могут вызвать только улыбку. Но, несмотря на все это, мы можем считать заслугой Гегеля и его выдающегося младшего современника К. — О. Мюллера (1797-1840) их попытки вывести изучение древней Греции из узко-филологических рамок и дать первые культурно-исторические обобщения, которые, кстати сказать, в целом (если мы не будем обращать внимание на частности) оказываются сейчас совсем уж не такими далекими от истины, как это представлялось ученым конца XIX и начала XX века — историкам типа Белоха или Эд. Мейера.[17]
14
Племена, из которых сложились греки, мы не можем понимать как нечто достаточно устойчивое: они возникали и распадались, скрещивались и смешивались, объединялись временно в союзы, переселяясь из области в область и сливаясь с первоначальным населением той территории, куда они приходили (Ср. Фукидид I, 1).
15
„… без основания, заложенного Грецией и Римом, не было бы также и современной Европы“ (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 183).
16
Так называется отдел I части 2–й его „Философии истории“ (Гегель, Соч., т. VIlI, стр. 213—226, изд. Комм. Акад., М—Л., 1935).
17
Ср. у Гегеля в назв. соч., стр. 216—219; К. — О. Müller, Orchomenos und die Minyer (1820) и Prolegomena zu einer wissenschaftlichen Mythologie (1825) с критикой Велькера на нее (Rh. Mus. т. 13, стр. 605).