Между тем в августе 1797 года могло уже состояться в соборе Парижской Богоматери церковное собрание, на котором присутствовало пятьдесят епископов и множество священников. Епископ Лекоз, открывший это собрание проповедью, рассказал в ней о пережитых им испытаниях, о сценах, свидетелем которых он был: «Простые граждане трепетали от радости, когда только слышали имя Иисуса Христа. При одном взгляде на образ Распятого их лица начинали сиять радостью, после того как они так долго покрыты были печалью». Напротив, декадные богослужения часто заканчивались соблазнительными и отвратительными выходками. Особенно так называемое освящение браков, совершавшееся в «храмах мира», нередко заканчивалось скандалами. Когда один негр женился на белой, то оркестр при этом играл известную тогда оперную мелодию на слова: «черное дерево и слоновая кость, ах, как они выглядят хорошо – и публика кричала «браво». Даже республиканские газеты не молчали об этом безобразии и говорили: «суеверная Франция вела себя приличнее, чем эта живущая разумом». Бонапарт своим проницательным умом сразу увидел, какое влияние христианство имело на народ, и поэтому решил вступить с папой в дружелюбные отношения. У друзей его было намерение превратить праздники декад в бонапартовские праздники. Один чиновник писал: «Если бы мы только имели больше декадных дней! Тогда я имел бы чаще случай ободрять одних, укреплять других в слепом доверии, которое мы все обязаны оказывать Бонапарту". Но первый консул обладал более проницательным умом, чем его услужливые чиновники. Поэтому заключение конкордата с Францией было одною из первых и важнейших задач, предстоявших разрешить новому папе, избранием которого заняты были кардиналы накануне XIX века.
Германии, конечно, не пришлось выдержать столь жестоких бурь, как Франции; однако и там отнюдь не господствовала тишина. Добивавшийся церковной самостоятельности галликанизм уже давно проник за границу и заразил высшую немецкую иерархию. Когда курфюрсты в 1741 году собрались для избрания императора, то при этом имелось в виду заявить жалобы и на чрезмерные притязания Рима. За это дело стоял курфюрст Франц Георг, но большинство курфюрстов было против него, потому что такое явление могло послужить соблазном в глазах протестантов. Представитель Трирского курфюрста выражал желание, чтобы нашелся такой знакомый с историей ученый богослов, который бы сумел выставить в надлежащем свете различие между духовною властью папы и чрезмерными притязаниями римской курии и провести правильную границу между духовной и светской властью». Это желание чрез двадцать два года позже исполнилось, когда нареченный епископ, Иоанн-Николай Гонтгейм, под именем Иустина Феброния издал свое замечательное сочинение о положении церкви и законной власти римского епископа3. В молодости Гонтгейм был учеником знаменитого лувенского канониста ван-Эспена, который находился в связях с парижским кружком Порт-Рояля и поддерживал сношения даже с янсенистами. Собственно в основе его сочинения лежит галликанская система, только пересаженная на немецкую почву: именно он отстаивал права епископов и государства против папского самовластия. От пап он требовал, чтобы они провели надлежащие границы для своих полномочий: но и сам Феброний не верил в то, чтобы они когда-либо согласились исполнить такое требование. Поэтому за дело должны взяться государи и защитить права своих местных церквей. На тридентском соборе не был решен вопрос о том, получают ли епископы свое полномочие непосредственно от Бога, или от папы. Феброний разделяет первое воззрение и ожидает, что в случае, если бы с помощью государей оно получило всеобщее признание, и в то же время были бы отвергнуты все папские притязания, то римская церковь опять получила бы свою прежнюю привлекательность для пародов. Епископы, говорит он, не должны забывать, что они преемники апостолов, и должны опять потребовать себе отнятые у них папой права. Доктора богословия и канонического права должны ниспровергнуть укоренившееся ложное учение о верховных судных правах и непогрешимости папы. Вместо папской системы должна выступить система епископальная, и абсолютизм ложных папских декреталий должен быть ниспровергнут. Вначале церковь отнюдь не была монархией. Апостолы были равны между собой, и Петр был только среди равных себе. Епископы имеют свои права непосредственно от Христа; папы получили свое приматство исключительно вследствие перенесения на себя прав, отнятых у церкви. Совершенно ложно учение, будто папа представляет собою всю церковь; истинный представитель церкви есть вселенский собор. Епископам принадлежит право самоуправления как наследникам того полномочия, которое вначале предоставлено было апостолам, чтобы управлять церковью. Этот древний порядок должен быть восстановлен опять. Но как? Как народу, так и священникам должно быть разъяснено, откуда ведут свое происхождение притязания папы, и насколько они лишены всякого основания. Следует созвать церковные соборы, а лучше всего вселенский собор, или, по крайней мере, поместный собор; в свою очередь римско-католические государи также должны собраться, чтобы раз навсегда положить предел власти и господству папы.
3