Монастырю, по-видимому, не прилично было заниматься сбором явочных пошлин с питья. Инок Вассиан говорил в 1551 году: «Отнюдь то есть царское небрежение и простота несказанная, а иноческая безконечная погибель, что иноком села и волости и христианы владети, и мир судити, а от них по христианом пристовом ездити, и на поруки их давати, и пьянству в инокех быти, и мирскими слезами быти сытым. Таковое дело не богоугодно, что иноком из миру, аки царским мирским приказным, збирати себе всякие царские доходы». — «По достоянию, — продолжал он, — подобает пища и питья луччая вся мирянам, а не нам, иноком, не нам, и паки речем — не нам». Но про самого этого Вассиана монах Зиновий писал, что он, живя в Симонове, хлеба ржаного не ел и пива чистительного не пил, «яко cie пиво монастырь отъ деревень имать, — пiяше же нестяжатель сей романiю, бастръ, мушкатель, ренское бѣлое вино».
Напротив, сами монастыри курили вино, торговали им, и в течение долгого времени были совершенно избавлены от всякого государственного надзора. Монахи Илантова монастыря жаловались царю в 1574 году: «какъ деи они квасъ поставятъ, то воеводскiе у нихъ выймаютъ, и на нихъ пени емлютъ». Царь на это писал воеводе: «Квасъ бы в монастырѣ велѣли имъ, для ихъ нужды, про себя держати: гдѣ то слыхано, что въ монастырѣ питье выимать? А толко въ которомъ монастырѣ учнутъ не про себя питье держати, для продажнаго питья, и таких не заповѣдью надобно смирять, а кнутомъ прибить, который въ монастырѣ корчму держать учнетъ».
Но обычай корчму держать в монастырях продолжался и впоследствии. В 1623 году у Спаса на Прилуках в Никольском девичьем монастыре возникло следственное дело об убийстве крестьянина Окулова. Жаловался Пятунка Окулов и говорил: «Шли де из города братья его, Пятункины, Сеня да Марко Окуловы, а как деи будит в Никольском монастыре, против кельи старицы Марфы Бутаковы, а из кельи де выскочила дочь ея, старица Олена, со многими неведомыми людьми и брата его, Марка, убили до смерти». Олена эта ещё прежде известна была в корчемном питье, в келье-корчме вино и пиво на продажу держала, и к ней приходили разные люди. Грамота 1636 года извещала, что «в Соловецкий монастырь с берега привозят вино горячее, красное немецкое питье и мед красный, и держат это питье всякое старцы по кельям, а на погреб не ставят».
Вообще было правилом, что монахи и попы могли держать вино про себя, а не на продажу, и шёл целый ряд запрещений, чтоб монастыри не держали корчмы. Фёдор Иванович дал в 1591 году новгородскому Знаменскому попу жалованную грамоту держать вино на собственный обиход. Алексей Михайлович в 1660 году писал в Новгород: «А буде монастыри учнут торговать вином, то по сыску чинить наказание». Соборы 1667 и 1669 годов приказывали на основании Священного Писания, чтоб монастыри не держали корчем. В 1681 году патриарх вследствие указа царя предписывал архиереям, митрополитам, архиепископам, чтоб они учинили крепкий наказ протопопам, священникам, диаконам и всем церковным причетникам в домах своих вина не курить, и кроме кружечных дворов вина нигде не покупать. И хотя в 1683 году царь и принуждён был разрешить монастырям выкуривать на вино «по триста четвертей въ годъ», но в следующем году право это опять было отнято, и велено было, чтоб в домовых властелинских приписных монастырях святейшего патриарха Адриана, и в Троице-Сергиевом, и в Савинском, вина отнюдь бы не курили, а покупали б его с кружечных дворов.
Куря вино, монастыри торговали им и даже с согласия царя, и под его защитой. До нас дошли известия о кабаках Макарьева монастыря, и дошли потому, что дело о них по некоторым случайным обстоятельствам было в своё время гласно. На правом берегу реки Волги стояло богатое село Лысково, и лысковцы вместе с другими соседями враждовали с Макарьевым монастырём, который стоял на противоположном берегу реки, где собиралась известная макарьевская ярмарка. Вражда эта тянулась издавна, и во время Стеньки Разина, с которым лысковцы очень ладили, они не раз разоряли Макарьев монастырь, знаменитое «царское богомолье».[100] Дело шло из-за привилегий, которыми монахи пользовались на счёт лысковцев, именно из-за перевозов через Волгу.
Должно знать, что подобные споры повторялись везде, где только под монастырём текла большая река. Так, в 1565 году костромской Ипатьевский монастырь просил, чтоб запретили костромичам перевозиться где-либо в другом месте, исключая монастырского перевоза. Просьба монастыря была уважена, и городские приказчики стали ходить по площадям и кликать, чтоб жители перевозились на монастырском перевозе. О том же шли споры между Святогорским монастырём на Донце и белогородскими приказными. То же теперь было между Макарьевым монастырём и селом Лысковом.
Макарьевская ярмарка происходила на обоих берегах Волги: и на левом монастырском, и на правом лысковском. Между обоими берегами был перевоз, и монахи, чтоб лишить лысковцев выгоды, доставляемой перевозом, на правом берегу построили церковь архидиакона Стефана, а около неё — пустынь, нынешнее село Исады, и здесь устроили свой перевоз. Товары, привозимые на Макарьевскую ярмарку, приходили прежде всего в Лысково, потому переправлялись через монастырский перевоз, и платили за это пошлину. Все пошлины с перевоза и с ярмарки шли на монастырь, а воевода уж и не вступался в управление ярмаркой, предоставляя её монастырским властям. Не довольствуясь этим, монастырь завёл по обоим берегам кабаки, уставил кабаками перевоз и ярмарку, собирал с них большие деньги, а сам ничего не платил. Лысковцы завели свои кабаки, да, кроме того, стали перевозить купцов и товары на своих лодках. Отсюда возник целый ряд столкновений, которые нередко оканчивались драками и «смертнымъ убiйствомъ».
Монахи пожаловались в Москву. Царь Алексей Михайлович предписывает в 1676 и 1678 годах сломать лысковские кабаки, и их ломают, но на месте сломанных тотчас же возникают новые. Идут новые жалобы в Москву. В 1676–81 годах, то есть почти в продолжение всего царствования Феодоpa Алексеевича, из Москвы всё пишут, что лысковские таможенные и кабацкие верные головы «великого государя указу чинятся непослушны, с таможнею, с терязями (по-татарски значит весы), и с кабацким питьём, и с харчевнями насильно въезжают на монастырские земли, и от того кабацкого питья, и от пьяных людей старцам на перевозе обида большая, и у кабака близ монастырской часовни скоморохи с медведи, пляски и всякие бесовские игры чинятся». Лысковцы опять не послушались и на ярмарке 1681 года начали по-прежнему торговать питьём, и, как видно из царской грамоты 1682 года, торговали даже с разрешения воеводы, взявшего за это большие поминки.
Из этой же грамоты видно, что, кроме лысковцев, на ярмарке промышляли и иных городов люди, которые сидели в шалашах[101] и всяким промыслом и харчем торговали. Но монахи напрасно жаловались на беспорядки в лысковских кабаках, ибо голь кабацкая, собиравшаяся в монастырские кабаки, и доставлявшая этим монастырю большие выгоды, гуляла нисколько не скромнее. Обстоятельство это открылось из того, что во время ярмарки наехал воевода, стал ловить голь кабацкую, состоявшую преимущественно из беглых холопов, и этим лишал монастырские кабаки питухов. Монахи посылают в Москву новую жалобу (1682), что во время ярмарки присылают бояре, и воеводы, и окольничие, и думные дворяне, и стольники, и сыщики, и приказные люди городничих и сотников со стрельцами, и подьячих, и приставов с наказными памятьми, для поимки беглых, и от «тех присыльщиков на ярмонке бывает многое смятение, и торговым людям в торгу помеха, и великая обида и убытки, а ярморочному де их таможенному пошлинному сбору бывает великое оскудение». По жалобе монахов на ярмарку приезжает дворянин Мостинин, и приказывает лысковцам сойти с берега с продажным питьём, но лысковцы с питьём не сошли, а «учали» бить в барабан и послали в село за народом. Собрался народ с бердышами и топорами, с дубьём, ослонами и саблями, начали браниться неподобною бранию, осадили монастырское село Крестцы (теперь беднейший город Макарьев), ворвались в него и перебили монастырскую братию. Должно думать, что этим споры не кончились, потому что при царях Иване и Петре Алексеевичах, и при Петре I были указы, чтоб воеводы не посылали на ярмарку стрельцов и сами б не ездили.
100
С. М. Соловьёв в «Истории России» пишет только об одном удачном нападении на монастырь и его частичном
101
Шалáш — торговая палатка. Н. М. Карамзин в «Истории Государства российского» (т. 7, гл. IV) пишет: «В Кремле, в разных улицах, в огромных деревянных домах (между многими, отчасти также деревянными церквами) жили знатнейшие люди, Митрополит, князья, бояре. Гостиный двор (там же, где и ныне, на площади Китая-города), обнесённый каменною стеною, прельщал глаза не красотою лавок, но богатством товаров, азиатских и европейских. Зимою хлеб, мясо, дрова, лес, сено обыкновенно продавались на Москве-реке в лавках или в шалашах.»
Алексей Мартынов в 1878 году в очерке «Московская старина, археологическая прогулка по московским улицам» писал о шалашах и других торговых «точках» на открытом воздухе: «На Красной площади… стояли три очага, на которых жарили рыбу; тут же была и харчевня купецкого человека Ивана Турицына… В Китае-городе, под горою, около Лобного места… были две харчевни в шалашах, покрытых лубьём, один очаг, на котором жарили рыбу, и девять шалашей с очагами, покрытых лубьём.»