В эпоху вояжёров появились метисы — группа, находившаяся «между» колонистами и аборигенами. Со времени Этьена Брюле всегда находились французы, которые входили в индейские общины и заключали «местный брак» («country marriage») с туземками. По сути, такие виды партнерства были жизненно важной частью альянсов, занимавшихся торговлей. В начальный период дети от таких браков становились полноправными членами аборигенного сообщества. Затем, когда в районе Великих озер появилось множество факторий мехоторговцев, вокруг них выросли постоянные селения с полуфранцузским-полуиндейским населением (подобно тому, как полушотландские и полуиндейские деревни появились вокруг факторий КГЗ). Плодами таких семейных связей стали метисы, т. е. полукровки, чья роль в пушном промысле отличалась от ролей и французов, и индейцев. По мере того как торговля пушной уходила все дальше на Северо-Запад, метисы перемещались вместе с ней, но на равнинах они становились фермерами и охотниками на бизонов, а также торговцами и вояжёрами. Постепенно они создали свой собственный диалект — «мичиф»[147], а их традиции и идентичность стали частью смешанной культуры мира мехоторговли.
Общество XVIII века
Мир, который сохранялся между Англией и Францией вплоть до 1740-х гг., способствовал процветанию всех североамериканских владений Франции. Французские колонии на островах Карибского моря использовали быстрый рост рабского населения, чтобы производить для Европы все возрастающее количество сахара; труд рабов также способствовал скромному достатку плантаторов Луизианы — переживавшей трудности новой колонии. Хорошо чувствовали себя рыбаки с побережья Атлантики и торговцы пушниной из Канады, а расширявшаяся коммерция начинала объединять колонии. Наконец-то появился устойчивый спрос на произведенные в Новой Франции излишки пшеницы, муки, овощей и древесины, в которых нуждались рыбаки Иль-Руайяля и жители рабовладельческих плантаций на островах Карибского моря. Больше кораблей стало приплывать в Квебек и покидать его; выросло речное судоходство, поскольку колонисты стали осваивать полуостров Гаспе и северный берег залива Св. Лаврентия. Цена на выращенную абитанами пшеницу начала, наконец, подниматься, как только открылись рынки сбыта для культур натуральных хозяйств, каковыми они всегда прежде являлись.
Население долины реки Св. Лаврентия, сокращавшееся из-за эпидемий и войн, быстро возобновило рост. Оно увеличилось с 15 тыс. человек в 1700 г. до 18 тыс. человек при заключении мира в 1713 г., удвоилось к 1730-м гг., достигнув 35 тыс. жителей, и вновь почти удвоилось к 1750-м. Иммиграция по-прежнему оставалась незначительной. К середине века большинство колонистов были потомками тех, кто сам родился в Канаде. Это постоянно растущее сельское население распространялось особенно быстро на равнинных плодородных землях в окрестностях Монреаля, хотя свободных мест еще хватало даже в районе города Квебек, где до сих пор проживало больше половины всех колонистов. Рост населения в конце концов сделал сеньории значимыми, по крайней мере для некоторых их владельцев. Корона начала жаловать новые сеньории в новых районах заселения, например в таких как Бос, расположенный к югу от города Квебека. Разрешение на получение земли в этих районах было дано колонистам из плотно заселенной долины Св. Лаврентия только после того, как сеньории там оказались распределенными.
С самого начала колонизации земля в Новой Франции расчищалась и вводилась в сельскохозяйственный оборот только в соответствии с темпом роста населения. Однако в первые десятилетия XVIII в. рост продукции канадских ферм почти в два раза обгонял рост численности сельских жителей. В определенной мере это означало, что абитаны просто выращивали больше, чтобы лучше питаться и одеваться, а расширявшийся рынок для пшеницы и другой фермерской продукции, вывозившихся из города Квебека, также способствовал росту производительности. Рост урожайности вместе с началом повышения цен дали сельским жителям шанс достигнуть процветания. Если фермеры могут продавать больше, их земля начинает выше цениться и фермерство из рода занятий становится предпринимательством, то интерес со стороны сеньоров и купцов к сельской местности возродится. При переходе от натурального хозяйства к коммерческому земледелию все в Новой Франции могло бы измениться — от ландшафтов до размеров семейных ферм.
Однако в реальности никакой полномасштабной трансформации Новой Франции не произошло. Традиционные приемы земледелия менялись очень медленно, а торговля пшеницей была делом новым и рискованным. Рынок пшеницы могли обрушить плохие урожаи (в 1730— 1740-е гг. случилось несколько неурожайных лет), кризис в судоходстве или катастрофы в центрах сбыта (так было в 1745 г., когда Иль-Руайяль находился в руках англичан). Даже не зная этого заранее, абитаны-фермеры предпочитали не рисковать, распродавая урожай, в который входили также съестные припасы их семей и семенной фонд. Пшеница тем не менее экспортировалась, и процветание медленно затронуло в XVIII в. также и абитанов, не приведя к фундаментальным переменам. Жители сельской местности продолжали заниматься самообеспечением, тогда как коммерция и другие разнообразные виды деятельности развивались лишь в городах Новой Франции.
147
Во французском варианте «метшиф», или «митшиф». Слово происходит от старофранцузского métif — метис.