Карл XII был роста высокого и телосложения стройного, с большими, исполненными приятности глазами и правильным носом. Однако нижняя часть лица его имела неблагообразный вид и слишком часто искажалась неприятным смехом. У него не росла борода, и он был почти лыс. Говорил он очень мало, имея привычку отвечать одним лишь смехом. За его столом всегда соблюдалась глубокая тишина. При всей несгибаемости характера он был застенчив и не умел поддерживать беседу, поелику, целиком отдавшись трудам государственным и воинским, не имел возможности привыкнуть к тонкости светского обращения. До своих досугов в плену у турок прочел он лишь «Комментарии» Цезаря[117] и историю Александра Македонского. Однако Карл записал некоторые свои соображения касательно кампаний 1700–1709 гг., но почитал рукопись сию погибшей в несчастном Полтавском сражении, о чем сам говорил кавалеру де Фолару. Некоторые хотели представить сего государя изрядным математиком. Несомненно, обладал он умом проницательным, но доказательства математических его познаний не вполне убедительны. Он будто бы хотел переменить десятеричный способ счета и взять за основу число шестьдесят четыре, поелику содержит оно и кубическую, и квадратичную степени, и ежели делить его пополам, то окончательный результат сводится к единице. Таковая мысль доказывает лишь то, что он во всем любил необычайное и затруднительное.
Что касается его религии, то хотя чувства государя не должны влиять на других людей и мнение столь малосведущего человека, как Карл XII, не имеет никакого веса в подобных материях, однако надобно удовлетворить на сей счет, как, впрочем, и на все другие, любопытство тех людей, кои желают знать о нем буквально все. От той особы, каковая доверила мне главнейшие воспоминания, послужившие основою сей истории, мне известно, что Карл XII был правоверным лютеранином вплоть до 1707 г., когда он встретился в Лейпциге со славным философом Лейбницем, каковой мыслил и говорил с полнейшей свободою и вкоренил таковое вольнодумство не одному только Карлу. Я не думаю, чтобы из бесед с сим философом шведский король вынес безразличие к лютеранству, ибо разговаривал с ним не долее одной четверти часа. Однако господин Фабрис, который на протяжении семи лет находился с королем в близких отношениях, говорил мне, что во время досугов своих в Турции король, познакомившись с разными религиями, стал еще более склоняться к безверию. Даже Ламотрэ в своих «Путешествиях» подтверждает сие; таково же мнение и графа де Круасси, который не раз говорил мне, что государь сей сохранил из первоначальных своих убеждений лишь веру в абсолютное предопределение — догмат, поощрявший его отвагу и оправдывавший все безрассудства. У царя были такие же понятия о религии и судьбе человеческой, но он чаще говорил о сем предмете, ибо запросто общался со всеми своими фаворитами и превосходил Карла еще и тем, что изучал философию и обладал даром красноречия.
Не могу не упомянуть здесь и слишком часто повторяющуюся после смерти государей клевету об отравлении или убийстве. В Германии распространился тогда слух, что короля застрелил господин Сигье. Сей оговор доводил до отчаяния доблестного сего офицера, и однажды, говоря об этом, сказал он мне буквально следующее: «Я имел возможность убить короля шведского, но я столь почитал сего героя, что даже при желании не осмелился бы на сие».
Конечно, сам Сигье дал повод фатальному сему обвинению, коему и до сих пор еще верит часть шведов. Он рассказывал мне, что в припадке горячечной болезни сам выкрикивал, будто убил короля, и даже, не помня себя, вскакивал к открытому окну и молил о прощении за сие смертоубийство. Но когда после выздоровления узнал он о своих речах, то чуть не умер от горя. Мне не хотелось сообщать об этой истории при его жизни. Я виделся с ним незадолго до того, как он скончался, и могу утверждать, что сей человек не только не убивал Карла XII, но сам тысячу раз пошел бы на смерть ради него. И будь он действительно повинен в сем преступлении, то, конечно, совершил бы оное для какой-нибудь державы, которая щедро вознаградила бы его. Однако недостаток средств заставил его прибегать к помощи друзей, и умер он во Франции в крайней нужде. Если же подобных доказательств недостаточно, следует принять в соображение еще и то, что Сигье мог произвесть подлый сей выстрел лишь из спрятанного под мундиром пистолета, а поразившая Карла XII пуля была слишком велика для такового оружия[118].
118
Многие до сих пор утверждают, будто Карл XII стал жертвой ненависти своих подданных, что не лишено некоторого вероятия, и таковое мнение было известно господину де Вольтеру. Но поелику не мог он проверить все те мелкие обстоятельства, на коих оно основывалось, то и предпочел обойти его молчанием.
В Стокгольме сохраняется шляпа Карла XII, и малость пробитого в ней отверстия как будто подтверждает версию о преднамеренном убийстве.