По прибытии в Париж король Луи не хотел останавливаться ни у своей жены, ни у кого-либо из членов семьи и выразил намерение поселиться в доме голландской миссии. Но когда ему указали, что подобное поведение вызовет гнев Наполеона, он согласился принять гостеприимство матери, занимавшей просторный дом в предместье Сен-Жермен.
Мать и сестры Луи, дабы успокоить его мрачную подозрительность и сблизить братьев, устроили так, чтобы переговоры по трудным вопросам, призвавшим Луи в Париж, не велись между ними напрямую. Луи был подавлен, взволнован и упрям. Наполеон — вспыльчив, властен и столь категоричен из-за своей привычки командовать, что ему не дерзали противоречить. Их непосредственная встреча могла вылиться в бурную ссору, а потому обоих приняли в семейном кругу без разговоров о делах, а переговоры велись между министром иностранных дел Голландии Рёелем, человеком просвещенным и превосходным патриотом, хотя и оранжистом, и министром иностранных дел Франции Шампаньи, человеком мягким и благоразумным.
Министр полиции Фуше, обнаружив возможность ввязаться во внутренние раздоры императорской семьи и в важнейшие государственные дела, нередко наведывался в дом императрицы-матери для встреч с королем Луи, намереваясь стать его посредником при Наполеоне.
Луи и Наполеон, один из потребности в поддержке, другой из рода попустительства по пренебрежению, в конце концов согласились прибегнуть к столь упорно предлагавшему свои услуги переговорщику. Так Фуше стал вместе с Шампаньи участником этих долгих переговоров, которые велись то непосредственно, то по переписке, хотя все их участники находились в Париже25.
Наполеон, как обычно, без обиняков выразил свою волю и тотчас решительно потребовал от Голландии трех вещей: энергичного подавления контрабанды, серьезного сотрудничества в морской войне и сокращения долга. Однако он высказал убежденность в том, что никогда не добьется от брата ни этих вещей, ни других, не менее важных; что тот не осмелится ссориться ни с голландскими торговцами, без чего невозможно пресечь контрабанду7, ни с капиталистами, без чего невозможно сократить долг и выдержать расходы на флот; что по возвращении в Голландию он не выполнит обещаний и придется возвращаться к мучительным и безрезультатным объяснениям; что лучше тотчас покончить с ними и присоединить Голландию к Франции; что его брату, вечно твердящему о тяготах правления и прелестях отхода от дел, стоит уступить своим склонностям и удалиться от дел, каковое удаление Император Французов, будучи достаточно могущественным и богатым, может сделать для него прекрасным, изобильным и сладостным; что относительно участи Голландии Луи может быть спокоен, ибо Наполеон даст ей новую жизнь, присоединив к Франции и обеспечив славную роль в военное время и беспримерное процветание при наступлении мира; что в силу всех этих доводов лучше сразу приступить к переговорам о присоединении — единственном простом, серьезном и бесповоротном решении.
Твердое и спокойное волеизъявление Наполеона, переданное Луи, потрясло последнего. Считая себя вечной жертвой и единственным несчастливцем в счастливейшей в мире семье, он увидел в намерении лишить его трона ужасное подтверждение своей участи и позорное осуждение со стороны брата — судии справедливого и сведущего в глазах мира. Подобное унижение было невыносимо, и Луи был готов на любую крайность, лишь бы ему не подвергнуться.
25
Эти письма многочисленны, особенно письма короля Луи и Наполеона. Они сохранились, и именно в соответствии с их неопровержимым свидетельством я веду свой рассказ.