В ходе бесед папа постепенно вник во все подробности вопросов, которые представителям собора было поручено обсудить с ним в Савоне, и согласился уступить по вопросу канонического утверждения двадцати семи прелатов, признав, что его отказ служил ему оружием против Наполеона и не означал сомнения в достоинстве выдвинутых лиц. Пий VII был готов сдаться и тем самым возобновить прерванное церковное управление во Франции, дабы его более не упрекали в том, что он прерывает его ради личных выгод. Однако с дополнительной статьей к Конкордату, ограничивавшей срок канонического утверждения, он не согласился, находя трехмесячный срок недостаточным. Да и при любом сроке, говорил он, если по его истечении утверждение может быть совершено митрополитом, глава Церкви лишается одной из ценнейших своих прерогатив. В ответ на эти слова три прелата указывали, приводя примеры из прошлого, что папа не всегда пользовался правом утверждать епископов; что если не трех, то шести месяцев должно хватить, чтобы изучить пригодность предложенных лиц и в случае необходимости договориться со светской властью о замене кандидатов; что не стоит считать эту власть слабоумной и стремящейся назначать недостойных или маловерных епископов ради удовольствия располагать дурным духовенством; что если такие гарантии кажутся недостаточными, значит, утверждению хотят найти другое применение, нежели правильный выбор лиц, и сделать его средством воздействия. А ведь никто ни в одной партии, добавляли они, не готов допустить, чтобы право утверждения епископов стало оружием в руках папы.
К вопросу об устройстве папства подступиться оказалось труднее. Предложить папе согласиться с упразднением светского владычества Святого престола ценой богатого содержания и прекрасных дворцов в императорских столицах значило предложить ему самое прискорбное и позорное отречение. А ведь он знал о декрете, присоединившем Римское государство к Империи, и, чтобы считать возможной отмену декрета, нужно было допустить падение Наполеона, что могли предвидели тогда лишь немногие. Поэтому прелаты советовали папе, из осмотрительности и в интересах самого же Святого престола, принять возмещение, которое сопровождалось столькими выгодами для защиты и распространения католической веры. Папа, тронутый тоном и языком этих советов, доверительно обсудил их с посланцами Наполеона как с друзьями, а не как со служителями противника, перед которыми нужно рассчитывать свое поведение. Он согласился с тем, что Наполеона трудно заставить изменить его решения; он вовсе не подвергал сомнению длительность его владычества, не считая его, тем не менее, несокрушимым, ибо порой выказывал на этот счет странные сомнения, то ли по вдохновению пламенной веры, то ли его дух время от времени просвещало какое-то озарение;
однако, помимо всех этих мирских, так сказать, соображений, папа проявил абсолютно непреодолимое нежелание согласиться с тем, чего от него требовали. Пышная жизнь в Париже была для него неприемлемым унижением. «Наполеон хочет сделать преемника апостолов своим исповедником, — сказал он, — но никогда не добьется от меня такого принижения Святого престола. Он думает, что победит меня, потому что держит под замком, но он заблуждается: я стар, и скоро у него в руках останется лишь бренное тело бедного священника, умершего в его оковах».
Устройство в Авиньоне, благодаря прецедентам, превратившим этот город в папскую резиденцию во времена преследований, больше подходило Пию VII; однако признание «Декларации» 1682 года, что было условием водворения в Авиньоне, являлось для него хоть и менее отвратительным обстоятельством, чем всё остальное, но всё же весьма мучительным, ибо он был исполнен предрассудков и предубеждений. Пия VII совершенно удовлетворило бы возвращение в Рим, даже без светской короны. Но вернуться в Рим можно было только ценой присяги, делавшей его подданным Наполеона, что оставалось для него абсолютно неприемлемым. «Я не желаю никакого содержания, — сказал он, — я в нем не нуждаюсь. У пап хотят отнять их мирскую власть; так пусть лучше заберут богатство, но не забирают Рим. Именно из Рима папы должны направлять и освящать души. Я требую не Ватикан, а Катакомбы9. Пусть мне позволят вернуться туда с несколькими -старыми священниками, которые будут просвещать меня своими советами, и я продолжу исполнять обязанности понтифика, покоряясь власти цезаря, как первые апостолы...»
9
В римских катакомбах ранние христиане могли собираться для поклонения и укрываться в моменты гонений. В этих тихих убежищах их преследовали очень редко. — Прим. ред.