Из этого рассказа каждый сможет понять, что за великодушные люди то были. Все они отошли [в иной мир] и осталась от них на память лишь добрая слава. Я записал это предание с той только целью, чтобы читателям досталась от меня какая-нибудь польза, а теперь, поскольку я с этим покончил, я снова возвращаюсь к повествованию «Истории». * А Аллах знает лучше!*
Прежде, чем приступить к повествованию о казни этого человека, я сначала напишу несколько слов [от себя], а затем изложу [саму] повесть. Ныне, когда я ее начинаю, в месяце зу-л-хиджжа лета четыреста пятидесятого[460], в счастливую пору преславного султана Абу Шуджа Фаррухзада, сына Поборника веры в Аллаха, да продлит Аллах его жизнь, из тех людей, о коих я поведу речь, остались в живых один-два человека, [ныне] отстранившихся от дел. Ходжа Бу Сахль Завзани тоже уже несколько лет как помер. В ответ на вопрос, не из-за него ли был схвачен Хасанек, [скажу], что дела этого касаться не буду ни в коем случае — хотя /179/ мне Бу Сахль не по душе — ибо мне уже стукнуло шестьдесят пять лет и приходится отправляться вслед за ним. В «Истории», которую я повествую, я не обмолвлюсь ни единым словом, могущим повести к пристрастным толкам и омрачению, дабы читатели этого сочинения не говорили: да будет стыдно сему старику. Наоборот, я расскажу такое, в чем читатели со мной согласятся и никакого упрека мне не выразят.
Сей Бу Сахль, сын имама, был человек внушающий к себе уважение, ученый и образованный, однако в естестве его прочно укрепились злонамеренность и неприязнь — *неизменимо сотворенное Аллахом*[461], — и в злобе он не знал угрызений совести. Он беспрестанно выжидал, когда великий и могущественный государь гневался на кого-нибудь [из слуг своих], того слугу наказывал и отстранял. Тогда он выскакивал сбоку, находил удобный случай, разжигал [гнев] еще больше и навлекал на того слугу большие страдания. А потом Бу Сахль хвастался: это я, мол, свалил такого-то, и ежели он сделал, то испытал и отведал. Умные люди понимали, что это не так, качали головой и втайне над ним потешались: он-де враль. И только наставника моего, несмотря на все происки, чинимые им, он не смог устранить и не сумел достигнуть своего желания потому, что промысел божий не поддерживал и не одобрял его раздорничания, к тому же Бу Наср был человек дальновидный. В пору эмира Махмуда, да будет им доволен Аллах, Бу Сахль, не изменяя своему государю[462], сумел расположить к себе сердце султана Мас'уда, да смилуется над ним Аллах, во всех смыслах, ибо понимал, что престол царства после отца достанется ему.
Иное было поведение Хасанека, который из приверженности к эмиру Мухаммеду и желая сохранить расположение Махмуда и блюсти его волю, обижал сего[463] царевича, строил [ему] всяческие козни и говорил: «Противники не решатся на то, чтобы с государем что-нибудь случилось». Совсем как Джа'фар Бармек. Семейство Бармеки-дов везирствовало во времена Харун ар-Рашида и конец их дела был такой же, какой пришел этому везиру. Слугам и рабам следует придерживать свой язык [в разговоре] с государями, ибо нелепо лисам ссориться со львами. Бу Сахль, несмотря на сановитость, богатство и на людей его, рядом с Хасанеком был только каплей воды в реке. Другое дело касательно превосходства в учености. А что до совершенных им злых выходок, /180/ о которых я до этого рассказывал в «Ис-тории», то одной из них были слова, сказанные Абдусу: «Передай твоему эмиру: то, что я делаю, я делаю по повелению моего государя. Ежели когда-нибудь престол царства достанется тебе, Хасанека нужно будет казнить». Само собой, когда султан-государь скончался, сему Хасанеку пришлось сесть на деревянного коня[464]. Что значили тут Бу Сахль и другие, помимо Бу Сахля? Хасанек ведь поплатился за свою необузданность и дерзкие выходки. Три вещи государь ни за что никогда не прощает: *беспорядок в царстве, разглашение тайны и противление. Упаси нас Аллах от неудачи!*
Когда Хасанека доставили из Буста в Герат, Бу Сахль Завзани препоручил его своему слуге Али Раизу, и ему пришлось претерпеть такие разнообразные унижения, какие он претерпел, ибо поскольку положение его было безвыходно, ему мстили и сводили с ним счеты. За это люди порицали Бу Сахля, дескать, сраженного и упавшего бить нельзя. Мужчина — тот, о котором говорят: *прощение в достоинстве его*, и который может это сделать. *Рек Аллах, да будет, он преславен и всевелик, и слово его — истина: «О подавляющие гнев и прощающие людей, Аллах любит творящих благодеяния*»[465].
464
Сесть на деревянного коня значит проститься с жизнью и в деревянном гробу быть отнесенным на кладбище.