Когда эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, следовал из Герата в Балх, Али Раиз вел Хасанека в оковах и обходился с ним пренебрежительно. Бывало и вымещение зла, нетерпимость и отместка. Насколько я слышал от Али, — он когда-то мне сказал [это] за тайну, — из гнусностей, кои Бу Сахль приказывал чинить над этим человеком, исполнена была лишь десятая доля, было проявлено многосдержанности. В Балхе [Бу Сахль] настойчиво внушал эмиру, что Хасанека-де надобно немедленно казнить, но эмир был добр и великодушен. Доверенный человек Абдуса сказал однажды после смерти Хасанека, — я слышал это от моего наставника, — что эмир говорил Бу Сахлю: дескать, для того, чтобы убить этого человека, нужно иметь довод и оправдание. А Бу Сахль [будто] ответил: «Самый большой довод тот, что он кармат, принимает подарки от египтян с целью оскорбить повелителя верующих ал-Кадира биллах, задержал письмо эмира Махмуда и теперь постоянно об этом говорит. Государь помнит как в Нишабур приезжал посол халифа, привез знамя, дары и жалованную грамоту и [помнит], каково было на сей счет устное сообщение [повелителя верующих]. Волю халифа необходимо исполнить». — «Я об этом подумаю», — ответил эмир.
/181/ Тоже и мой наставник рассказывал со слов Абдуса, который был очень плох с Бу Сахлем, что поскольку Бу Сахль говорил об этом весьма много, то однажды, когда ходжа Ахмед, сын Хасана, собирался удалиться после приема, эмир сказал, чтобы он подождал один в тереме, потому что будет ему устное сообщение через Абдуса. «Ходжа пошел в терем, — [рассказывал Абдус], — а эмир, да будет им доволен Аллах, позвал меня и сказал: «Сообщи ходже Ахмеду, что, дескать, дело Хасанека тебе не безызвестно, что [тебе ведомо], сколько неприятностей он мне причинил в пору моего отца и какие он на меня совершал посягательства после смерти отца, в пору моего брата, однако [ничего] у него не вышло. Но поскольку господь бог, велик он и всемогущ, отдал нам престол царства без труда, то наша воля — принять извинения виноватых и не заниматься прошлым. Однако идут разговоры о веровании этого человека, о том, что он принимает подарки от египтян на зло халифу, оскорбляет повелителя верующих и остановил переписку моего отца. Говорят, что посол, приезжавший в Нишабур и доставивший договорную грамоту, стяг и дары, будто бы передал устное сообщение [халифа], что Хасанек — кармат, и его, дескать, надобно казнить смертью. Мы слышали об этом в Нишабуре, но хорошо не помним. Как на это смотрит ходжа, что скажет?». Когда я передал сообщение, ходжа долго размышлял, потом спросил меня: «Что случилось у Бу Сахля с Хасаненком, почему он прилагает такое старание пролить его кровь?» — «Сам не могу хорошо понять, — ответил я, — слышал только, что однажды Бу Сахль пришел в серай Хасанека в пору его везирства пешком и в дурра'е[466]. Какой-то пер-дедар отнесся к нему с пренебрежением и прогнал». — «Боже мой, — ответил ходжа, — к чему хранить в сердце столь пустячное оскорбление!»
Потом он сказал: «Передай государю, что в то время, когда я, заключенный, пребывал в крепости Каланджар[467], и на мою жизнь посягали, господь бог, велик он и всемогущ, меня сохранил, и я дал обет и поклялся, что [никогда] больше не буду вести речи о смертной казни кого-либо, правой или неправой. Тогда, когда Хасанек из хадж-жа возвратился в Балх, мы были в отъезде в Мавераннахре и встретились с Кадыр-ханом. После обратного приезда в Газну нас посадили и [нам] неизвестно, что происходило по поводу Хасанека, и о чем покойный эмир вел переговоры /182/ с халифом. Точные сведения имеются у Бу Насра Мишкана, его и надо расспросить. Эмир-государь — повелитель, то, что надлежит приказать, пусть приказывает. *Ежели за Хасанеком будет доказана принадлежность его к карматству, я слова не скажу, потому что касательно его в этом наказании есть желанная цель. Я без обиняков заявил о том, чтобы о нем насчет меня разговора не было, ибо мне претит смертная казнь живущих на свете людей[468]. И коль скоро это так, я не [могу] принять от султана предостережение, что совершаю, дескать, вероломство ради того, чтобы не казнили смертью Хасанека или кого-либо другого. Смертная казнь, без сомнения, дело не шуточное». Когда я принес этот ответ, [эмир] долго думал и. затем сказал: «Передай ходже: то, что окажется необходимо, будет повелено». Ходжа поднялся и пошел в диван. Идя [туда], он сказал мне: «Абдус, сколько можешь, настаивай перед государем, чтобы кровь Хасанека не проливали, не то возникнет бесчестие». — «Слушаюсь», — ответил я, вернулся обратно и доложил султану. Судьба сидела в засаде и готовила свое дело.
466
*** — верхняя одежда из хлопчатой бумаги или грубой шерсти, накидываемая на плечи, и воинский плащ. Думается, что ближе всего к данному случаю определение, которое находим в Сафар-наме Насир-и Хусрова [1003—между 1072-77]: “На нем [фатимидском халифе] была белая рубашка, а сверху длинный широкий плащ, какие обыкновенно носят в арабских странах. Такие плащи в Пер сии называют дурра'а”. Перевод Е. Э. Бертельса, 116.
467
Знаменитая крепость между Канауджем (город в долине р. Ганга, захваченный в 1018 г. Махмудом Газнийским) и Каджураха, столицей царства Джаджахут следуя по западному берегу реки на юго-восток. Alberuni's, India..., 99.
468
Заключенный между знаком * и сноской отрывок в привлеченных ГФ списка и публикациях либо сильно искажен, либо совершенно опущен (вопреки утверждению издателей текста, с которого сделан наш перевод, он опущен и в АП, поэтому в переводе передан только приблизительный смысл отрывка).