После этого [эмир] беседовал с моим наставником. О том, что происходило на том негласном собеседовании, наставник рассказывал: «Эмир, дескать, расспросил меня о Хасанеке, затем о халифе, а потом задал вопрос, что, мол, ты скажешь о вере и убеждениях этого человека и о получении им подарка от египтян? Я тут же обстоятельно рассказал все о жизни Хасанека, как он отправился в хаджж и из Медины поехал обратно через Сирию в Вади-л-кура[469], как он получил египетские подарки, как было необходимо принять их, о путешествии через Мосул без заезда в Багдад и о том, как халифу пришло на ум, не приказал ли [ему так поступить] эмир Махмуд». «Так в чем же тут вина Хасанека, — спросил эмир, — ежели он ехал через пустыню, то стало быть он домогался убить всех тех людей?» — «Выходит так, — /183/ ответил я, — халифу [это] изображали на всякие лады, покуда он не разобиделся, вышел из себя и назвал Хасанека карматом». По этому поводу была переписка и ездили гонцы. Покойный эмир со свойственной ему обидчивостью и сварливостью однажды сказал: «Сему выжившему из ума халифу надобно написать, что я ради дома Аббаса по всему свету шарю, выискивая карматов; кого находят и уличают, казнят смертью. Было бы мне достоверно известно, что Хасанек кармат, так повелитель верующих уже получил бы уведомление, как с ним поступили. Хасанек мой воспитанник и наравне с моими сыновьями и братьями, и коль скоро он кармат, то и я кармат». Хотя это было сказано не по-царски, я, пойдя в диван, написал послание так, как слуги пишут господам. В конце концов, после долгих переговоров, порешили на том, чтобы халат, полученный Хасанеком, и редкостные вещи, кои египтяне посылали эмиру Махмуду, отправили с послом в Багдад, дабы их сжечь. Когда посол возвратился обратно, эмир спросил, в каком месте сожгли тот халат и драгоценности, потому что эмиру было весьма неприятно, что халиф назвал Хасанека карматом. Скрытно озлобление и нетерпимость халифа все возрастали, не явно, до тех пор, покуда эмир Махмуд не скончался. Все, что было, слуга [твой] полностью рассказал». — «Я понял», — промолвил эмир [Мас'уд]».
После этого совещания Бу Сахль, конечно, не унялся. Во вторник, двадцать седьмого числа месяца сафара, когда кончился прием, эмир сказал ходже: посиди, дескать, в тереме, ибо туда приведут Хасанека вместе с судьями и очистителями, дабы то, что было [им] куплено, все вкупе переписать на наше имя и засвидетельствовать. — «Слушаюсь», — ответил ходжа и пошел в терем. Туда же пришли считавшиеся ходжами вельможи, начальник посольского дивана, ходжа Бу-л-Касим, — несмотря на то, что находился в отставке, — Бу Сахль Завзани и Бу Сахль Хамдеви. Эмир прислал туда ученого законоведа Небиха и войскового судью Насра, сына Халафа. Явились туда также и балхские казии, сановники, богословы и законники, очистители и исправители[470] и люди известные и благочестивые. Когда это блестящее общество собралось, я, Бу-л-Фазл, и еще некоторые люди /184/ сидели снаружи терема на дукканах, поджидая Хасанека. Прошел час. Появился Хасанек без оков, в джуббе чернильного цвета, почти черной, поношенной, в дурра'е и очень красивой накидке, в нишабурской потрепанной чалме, в новых высоких микаловских сапогах[471], с приглаженными на голове волосами, спрятанными под чалму, и только чуть-чуть было видно. С ним были начальник караула[472] Али Раиз и много разного рода пешего люда. Его привели в терем и там он оставался почти до часа пополуденнои молитвы, затем его вывели и снова отправили под стражу. Следом за ним вышли судьи и законоведы. Я только слышал, как двое разговаривали друг с другом: «Кто толкает Бу Сахля на это? Ведь он свою честь потеряет». За ними вышел ходжа Ахмед с вельможами и отправился к себе домой.
Наср, сын Халафа, был моим другом, и я спросил у него, что происходило [в тереме]. «Когда Хасанек вошел, — рассказал он, — ходжа встал. Поскольку он оказал [вошедшему] такое почтение, все, кто с охотой, кто нехотя тоже поднялись. Бу Сахль не мог сдержать своей ярости, он [только слегка] привстал и [что-то] проворчал под нос. Ходжа заметил ему: «Ты как-то все не доделываешь». Тот совсем вышел из себя. Хасанек хотел было сесть перед ходжой, [но тот] не позволил, и Хасанек сел по правую руку от меня. Справа от себя [ходжа Ахмед] посадил ходжу Абу-л-Касима и Бу Насра Мишкана, — невзирая на отставку, Бу-л-Касим Кесир пользовался очень большим уважением, — а слева [посадил] Бу Сахля. От этого он еще больше распалился.
471
Какой вид сапог назывался микаловским — прямых указаний нет. Ибн Фундук в *** л. 121б, сообщает, что этот округ, откуда, между прочим, происходит род Микал, славился производством женских и мужских сапог с голенищами с серебряной вышивкой и т. п.