Заговорил Бектугды: “Хорошо известно, что покойный эмир по воле своей привел в Хорасан полчище туркмен, [известно], какое зло они причинили и все еще причиняют, а у этих, других [туркмен], загорелось желание прийти в Хорасан [через] тех. Враг никогда не сделается другом, — меч на них надобен, ведь это говорил еще Арслан Джазиб, но его не послушали, покуда не стало так, как есть”. Прочие вельможи сказали то же самое, и было положено, чтобы в Нису двинулась рать с опытным саларом. “Кого пошлем?” — спросил эмир. [Ему] ответили: “Коль позволит усмотрение, мы, слуги, с везиром сядем снаружи, и дело решится путем устных передач”. “Ладно”, — согласился эмир. Они удалились.
Бу Наср Мишкан приходил и уходил. Много слов было сказано, покуда не остановились на десяти саларах, предводителях [из] свиты, так чтобы главой их был хаджиб Бектугды, а кедхудаем ходжа Хусейн, сын Али Микала; [постановили] также снарядить пятнадцать тысяч всадников разного рода и две тысячи дворцовых гулямов. Бектугды сказал: “Я, слуга, повинуюсь приказу, однако говорят, у семи поваров[1100] котел не кипит: назначили в эту рать несколько человек /482/ именитых саларов, частью махмудовцев и кое-кого из возвышенных государем, молодежь неопытную, а ведь приказ должен быть един и дает [его] глава саларов. Я уже человек постаревший, глазами и телом слабый, и не могу [за всем] усмотреть. А в саларстве никакое противление не должно быть терпимо, от этого [может] стрястись большая беда. Государь-то знает от меня”. Эмир, да будет им доволен Аллах, ответил: “Никто из этих саларов не осмелится выйти из повиновения тебе”. Кое-кому пришлось не по душе, что начальником пойдет Бектугды. Стали говорить: “Старик сей рассуждает правильно, не годится, чтобы дело пошло вкривь”. — “Бектугды все равно придется пойти, ибо выбор пал на него”, — промолвил эмир. Народ удалился, чтобы тем, кому должно было отправиться, справить дела”.
Великий ходжа по секрету сказал Бу Насру: “Уж очень мне нежелателен этот военный поход, но я не решаюсь слова сказать, ибо все перевернут иначе”. — “По какой же причине?” — спросил [Бу Наср]. “Сочетание светил очень дурное”, — ответил [ходжа], а он прекрасно знал науку о звездах. Бу Наср возразил: “И мне [поход] противен. Науки о звездах я не знаю, но знаю только, что толпище чужих людей, пришедших в эти края и изъявляющих рабскую покорность, принять [к себе] лучше, чем нагнать на них страх и вызвать в них недоверие. Однако, поскольку государь и салары решили так, то не остается ничего другого, как молчать. [Посмотрим], что предопределил господь бог, велик он и всемогущ”. “Я обязательно доложу, — сказал ходжа, — ежели и не будет услышано, то я хоть не понесу ответственность”. Он доложил, но без пользы, ибо приспела судьба, а приспевшую судьбу одолеть нельзя.
На другой день эмир выехал верхом и остановился на поле, кое находится перед садом Шадьях. Войско пересчитали концом кнута[1101], так что все признались, что его достаточно на весь Туркестан, да еще две тысячи дворцовых гулямов — этого хватило бы на целый мир. Начальнику гулямов хаджибу Бектугды эмир выразил много любезности и обласкал [его], а всем вельможам и предводителям сказал: “Сей человек — ваш салар и мой наместник. Все вы слушайтесь его указаний, ибо его распоряжения равны нашим повелениям”. Все облобызали землю /483/ и промолвили: “Слушаемся и повинуемся”. Эмир вернулся обратно. Расставили столы и усадили вельмож, предводителей, родичей и свиту за обед. Когда покончили [с обедом], Бектугды и другим предводителям, назначенным на эту войну, дали халаты. Они предстали [пред лицо эмира], поклонились [ему] и удалились. На другой день, в четверг девятого числа месяца ша'бана[1102], эта рать отправилась в Нису с очень значительным запасом продовольствия, снаряжения и оружия, и с ней ходжа Хусейн, сын Али Микала, а при нем много одежды и золота, чтобы по степени заслуг раздавать по своему усмотрению награды людям, кои в день битвы будут хорошо сражаться. Назначили с ними и слонов, дабы когда салар поедет на слоне, Хусейн тоже садился бы на слона в день битвы и видел, что происходит.
В пятницу, десятого числа сего же месяца, эмир соизволил передать должность хатиба в Нишабуре устаду Абу Усману Исмаилу, сыну Абдаррахмана Сабуни, да смилуется над ним Аллах! Сей человек во всех видах мастерства был единственным в [свое] время, особливо в обряде прославления свойств божиих и красноречии, и высокое его превосходство видели в том, что все мастера красноречия перед ним побросали щиты[1103]. В сей день он произнес весьма прекрасную хутбу. Казий Абу-л-Ала Са'ид, да покроет его Аллах своим милосердием, обиделся на это назначение и передал устные сообщения [эмиру], что переворачивать, дескать, установленные правила — непохвально. Было отвечено: “Так пришлось, пусть не сердится”.