“Ежели ты не принимаешь, то отдай своим ученикам нуждающимся и беднякам”, — сказал Бу Наср. “Я в Бусте не знаю никаких нуждающихся, коим можно было бы отдать золото, — промолвил казий. — Зачем мне это? Кто-то другой возьмет золото, а отчет в нем в день страшного суда должен буду дать я. Этого я ни за что не возьму на себя”. Бу Наср обратился к сыну: “Возьми ты свою [сумку]”. Тот ответил: “Да будет долгой жизнь ходжи-начальника! Все равно, я же сын своего отца, сказавшего эти слова; знанию я от него научился. Ежели бы я видел его всего один день и познал образ жизни его и обычаи, для меня было бы обязательно всю жизнь следовать ему, что же сказать, когда я вижу его уже долгие годы? Я тоже страшусь отчета, запинания [при ответе] и допроса в день страшного суда, как и он. То, что у меня имеется скудных благ мирских, то дозволено и [мне] достаточно; ни в каком добавлении я не нуждаюсь”. “Как богато вас одарил Аллах! Какие вы великие люди!” — воскликнул Бу Наср; и он прослезился и отпустил их.
Остаток дня он был задумчив и все вспоминал об этом. На другой день он написал эмиру записку и рассказал о положении. Эмир остался в изумлении; и я слышал несколько раз, что где бы он ни завидел суфия или человека с усами вроде терки[1194], расставившего сеть притворства, или кого-нибудь, надевшего на себя палас плута, душою грязнее паласа, он посмеивался и говорил Бу Насру: “Не сглазили бы Буланиев!” Тут я вспомнил один рассказ весьма примечательный и приятный, который я читал в повестях о халифах из рода Аббасова; я счел необходимым его здесь написать.
В каком-то году Харун ар-Рашид ездил в Мекку, да хранит его Аллах всевышний. Когда благочестивые обряды были исполнены, [ему] рассказали, что там есть два человека, знаменитых подвижника, одного зовут Ибн Саммак, а другого /514/ — [ибн] Абдулазиз Умри. Они не ходили ни к одному властителю. Харун ар-Рашид сказал Фазлу, сыну Раби: “О аббасовец! — он так его называл, — мне страшно хочется повидать этих двух святых мужей, кои не ходят к владыкам, послушать их слова и понять их образ жизни, нутро и наружу. Как это сделать?” Тот ответил: “Воля повелителя верующих, пусть он соизволит сказать, что он задумал и что желает, а слуга [его] придумает”. Халиф промолвил: “Желание мое заключается в том, чтобы, скрывая сан, отправиться к ним, [посмотрим], какими мы их застанем, ведь притворщиков можно узнать с помощью благ мирских”. — “Правильно, — заметил Фазл, — что же соизволит [государь]?” — “Ступай, — сказал халиф, — приготовь двух египетских ослов, две сумы по тысяче золотых динаров в каждой. Надень на себя одежду купцов и в час молитвы перед сном будь у меня, — я скажу, что нужно будет делать”.
Фазл удалился, все это справил и в час молитвы перед сном[1195] явился к Харуну. Он застал его одетым в одежду купцов. [Халиф] встал и сел на осла, а Фазл — на другого осла. Золото они отдали кому-то, кто знал сераи обоих подвижников. Его пустили вперед с двумя собственными стремянными [халифа], и они поехали переодетые, так что никто бы их не признал; ни факелов, ни светильника при них не было. Сначала они добрались до серая Умри. Несколько раз стучали в дверь, покуда не донесся голос: “Кто там?” — “Откройте дверь, — ответили они, — это некий человек, который хочет негласно увидеться с подвижником”. Явилась недорогая невольница-служанка и открыла дверь. Харун, Фазл и надежный проводник, все трое, вошли [и] застали Умри стоящим на молитве в комнате с раскинутым старым ковриком и подсвечником, поставленным на дно [перевернутого] кувшина.