Когда Али расположился в дехлизе, то каждый, кто приходил, кланялся ему так, как кланяются государям, потому что сердца и очи были преисполнены почтения к этому человеку. А он с каждым любезно вступал в разговор, но усмехался горько. Никогда я не видывал его громко смеющимся, а все только с улыбкой [на губах], ибо был он человек суровый и к тому же [теперь] очень подавлен, он ведь говорил, будто знает, что [с ним] случится. Наступил день, и султан открыл прием в зданиях, минуя сад Аднани. Али и вельможи вошли в дверь серая со [стороны] сада, а хорезмшах и прочий народ — в дверь со стороны шаристана. Султан был на престоле в риваке, который примыкает к беседке[192]. Он посадил Алтунташа по правую руку от престола, эмира Азуд ад-довле Юсуфа, дядю, /57/ посадил напротив [себя], а вельможи и почтенные мужи державы сидели и стояли.
Старший хаджиб Али Кариб выступил вперед и трижды облобызал землю. Султан, махнув рукой, подозвал его к престолу и подал ему руку, чтобы он поцеловал. Али положил перед султаном очень дорогое жемчужное ожерелье и рассыпал ради него тысячу динаров сипахдари[193]. Затем султан указал ему [место] по левую сторону. Хаджиб Менгитерак поддержал его под руку, и старший хаджиб, облобызав землю, сел напротив хорезмшаха Алтунташа и снова облобызал землю. Султан промолвил: «Добро пожаловать! Ты из любви к нам понес много трудов». [Али] ответил: «Да будет долгой жизнь государя. Все было моей виной. Однако поскольку с высочайших уст сошли такие слова, я [снова] ожил и окреп сердцем». Алтунташ, хорезмшах, сказал: «Государю случилось быть далеко, шел он медленно и дел у него было много. Было бы нелепо, [коли] область, доставшаяся с такой славой, была бы утрачена. У нас, слуг [государя], и разум и сердце служили ему до сего дня, когда мы сподобились счастья. Слуга [султана], Али, много потрудился, чтобы не случилось беды, а я, слуга [твой], хотя и находился далеко, писал обо всем, что считал правильным. Сегодня, слава Аллаху, дела пришли в порядок без того, чтобы случиться несчастью. Государь молод, воссел на место отца, желания [его] исполнились, пусть же [ему] наслаждение молодостью и царством будет на долгое время. Хотя достойных слуг много, кои пришли недавно и еще придут, но есть здесь несколько подвинутых в годах, состарившихся на службе султану Махмуду, ежели будет на то высочайшее благоусмотрение, то их следовало бы сохранить, дабы Не пошло так, как домогается враг, ведь старики — украшение царства. [Я], слуга [твой], говорю это не ради себя, ибо ясно, сколь долго мне еще осталось [жить], нет, это лишь совет, который я подаю, хотя государь выше того, чтобы нуждаться в совете слуг. Говоря эти слова, я, покуда жив, спешу исполнить условия покорного служения».
/58/ Султан ответил: «Слова хорезмшаха для нас равносильны словам отца, мы слушаем их с удовлетворением и принимаем любезный совет его. Когда же это было, чтобы Али не соблюл нашей пользы? А то, что он ныне содеял, для всех ясно. Из того, что он говорил и писал, для нас ничего не осталось сокрытым. Ему будет воздано должное».
Хорезмшах поднялся, облобызал землю и удалился в ту же дверь, в которую вошел. Хаджиб Али тоже поднялся, чтобы выйти. Султан подал знак: садись-де. Народ удалился, и султан остался с ним негласно. Был там хаджиб Менгитерак и стояли Бу Сахль Завзани, дебир Тахир и дебир Ираки. У двери стоял дворцовый хаджиб[194], да вокруг престола вооруженные телохранители[195] и человек сто гулямов висачных[196]. Султан сказал старшему хаджибу: «Брата моего Мухаммеда приходится содержать там в Кухтизе или в другом месте, потому что сейчас, в такую жару, не стоит его везти ко двору. Мы собираемся [провести] эту зиму в Балхе. Потом, весной, когда приедем в Газну, насчет его будет приказано, что найдет нужным [наше] мнение». «Повелевает ныне государь, — ответил Али, — он приказывает то, что считает должным высочайшее разумение. Кухтиз — крепкое [место], и хаджиб Бек-тегин под крепостью ожидает повеления». [Султан] спросил: «Что стало с той мелочью, которую [эмир Мухаммед] отправил в Гузганан со своим кедхудаем Хасаном?» — «Да будет долгой жизнь государя, — ответил Али, — Хасан доставил ее в крепость Шадьях[197]. Он человек бывалый и осторожный и не сделал ничего, что не даст ему возможности выполнить долг. Быть может, угодно будет, чтобы какой-нибудь верный человек спешно поехал и доставил ту казну?» — «С богом, ступай, приляг отдохнуть, — сказал султан, — с тобой еще много расчетов и дел». Али облобызал землю, поднялся и пошел в ту сторону сада, /59/ откуда пришел; провожали мертебедары.
197
ГФ, ссылаясь на примечание в этом месте в тегеранской литографии, полагают, что речь идет о балхском Шадьяхе, который упомянут в Му'джам ал-булдан.