/158/ На следующий день, во вторник, ходжа явился ко двору, повидал эмира и затем пошел в диван. [Там] постлали молитвенный коврик близ его садра, из шелка бирюзового цвета. [Ходжа] прочитал два рак'ата молитвы, затем сел с краю садра и потребовал чернил. Принесли [чернила], десть бумаги и книгу для записей, как приносят и кладут везирам. [Ходжа] взял ее и написал там: *Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала Аллаху, господу миров, и да почиет благословение на посланнике его, избраннике Мухаммеде, и на всем семействе его! Да зачтет мне Аллах, наилучший заступник. О боже, я следую смиренно тому, что ты любишь и одобряешь, милосерднейший из милосердных! Пусть он отпустит неимущим и бедным из благодарности к Аллаху, господу миров: монетой чеканной — десять тысяч диремов, хлебов — десять тысяч, мяса — пять тысяч, кербаса — десять тысяч зар'ов*. Затем он кинул книгу даватдару и тот сейчас же [написанное] привел в исполнение. Потом ходжа сказал: «Введите жалобщиков и просителей». Привели несколько человек. [Ходжа] выслушал их речи, справедливо разрешил [прошения] и отпустил их удовлетворенных, сказав: «Заседание дивана и двери палаты открыты, нет никаких преград, пусть приходит каждый, у кого есть дело». Люди очень благодарили и преисполнились надежд. Пришли мустовфии и дебиры и строго по порядку расселись по ту и по эту сторону. [Ходжа Ахмед] обратился к ним и промолвил: «Завтра приходите так, чтобы суметь дать ответ на все, что я спрошу, не отсылая [к другому]. До сих пор дела шли непохвально, всякий занимался своим, а дела султанские пребывали в расстройстве. Ахмед, сын Хасана, отлично вас знает, и так, как было до сего дня, он дальше не потерпит. Придется вам надеть другую шкуру и всякому исправлять свою должность!» Никто и дохнуть не посмел, все перетрусили и приумолкли. Ходжа встал и отправился домой.
В тот день до вечера тоже приносили подарки. В час предзакатной молитвы [ходжа] потребовал реестры[432] и сличил их с теми, что составили султанские казначеи и придворные мушрифы. Их поразрядно представили эмиру Мас'уду: несметные суммы денег золотых и серебряных, некроеные ткани, дорогих тюркских гулямов, высокоценных лошадей и верблюдов /159/ и все, что было наиважнейшее из царских украшений и предметов роскоши. Эмиру это очень понравилось и он сказал: «Ходжа — человек неимущий, почему он не забрал это обратно?», — и велел, чтобы Абдус доставил к нему десять тысяч динаров, пятьсот тысяч диремов, десять дорогих турецких гулямов, пять царских верховых лошадей, двух подседельных мулов и десять верблюдов. Когда Абдус прибыл с этими дарами к ходже, тот встал, облобызал землю и горячо помолился [за эмира]. Абдус же вернулся обратно.
На другой день, в среду, седьмого числа месяца сафара[433], ходжа явился во дворец, и эмир занялся разбором жалоб. Это был день весьма важный, знаменитый и торжественный. Когда прием кончился, ходжа пришел в диван, приступил к исправлению [своей] должности и повел дело так, как умел вести он. Поздним утром он позвал к себе Бу Насра Мишкана. [Бу Наср] явился в диван. [Ходжа] негласно передал для эмира устное сообщение, что, дескать, дело войскового надзора в беспорядке, как я уже докладывал государю. Бу Сахль Завзани пользуется уважением и стал досточтимым человеком. Ежели высочайшему мнению будет угодно, то пусть, позовет его [государь] и пожалует [его] халатом, чтобы он взял [на себя] надзор за этим делом, ибо оно — важнейшая из обязанностей. А я-де все, что сумею по части руководства и поддержки, исполню, дабы войсковое дело пришло в порядок. Бу Наср отправился и передал сообщение. Эмир сделал знак Бу Сахлю, — тот находился с недимами, сидя в собрании, — чтобы он подошел, и сказал ему несколько слов. Бу Сахль облобызал землю и вышел. Два хаджиба — один внутреннего серая, другой — внешнего[434] — проводили его в вещевую палату, надели на него весьма дорогостоящий халат и золотой семисотенный[435] пояс, кои все справили еще той ночью. Бу Сахль явился [еще раз к эмиру] и отвесил поклон. «В добрый час! — сказал эмир, — [тебе] следует пойти к ходже и действовать по его указанию, надобно позаботиться о войсковом деле, ибо оно важнее всех дел». — «Слушаюсь и повинуюсь», — ответил Бу Сахль, вышел и направился прямо в диван ходжи. Ходжа посадил его пониже себя и наговорил много любезностей. Бу Сахль вернулся домой, и все вельможи, царские родичи и свитские поехали к нему, воздали должное и принесли без меры всякого добра. Он же отдал распоряжение переписать рее, что доставили, и отправить в казну.