Я со слезами на глазах и дрожью в голосе возражал ему, что бродягой не буду и, чтобы сбить его уверенность, соврал, что у меня в Тверской губернии живет богатый дядя, что мне бы вот только добраться до него, так он меня сразу оденет и поставит на место.
Попутчиков вроде этого мне довелось иметь еще не раз. Между Ростовом и Ярославлем как-то я шел с четырьмя бродягами. В пути они начали соображать, на что бы выпить. Перебрав все, что имели, и не найдя ничего такого, на что можно было бы выменять хоть полбутылки, они перенесли свое внимание на мое пальто, оценив его примерно в четвертуху. Я, видя, что это не похоже на шутку, решил с ними расстаться и свернул в первую показавшуюся в стороне от дороги деревню.
Заходил я и в Талдом, где когда-то служил половым, но чайной той уже не было, и знакомых я никого не нашел. Не нашел и работы в этом селе. Когда я обратился там к одному лавочнику-мяснику с вопросом, не найдется ли у него для меня работы, он, смерив меня заплывшими жиром глазами, зло изрек: «Кто тебя такого возьмет, ты же в первый день что-нибудь стащишь и уйдешь». Я запальчиво ответил, не по себе ли он судит. Он пообещал отправить меня к уряднику, чего я дожидаться, конечно, не стал.
Были у меня за время этого путешествия и приятные часы. В моей котомке было десятка два запрещенных книжек, и кой-где на ночлегах, если позволяли условия, я читал их вслух. Иногда разгоралась оживленная беседа. Почти всюду мужики жалели, что революция 1905 года не смела с престола царя, и надеялись, что она скоро повторится и сделает это. Такие настроения я наблюдал почти на всем протяжении моего маршрута.
В начале июля я вступил, наконец, в пределы своей Вологодской губернии и, наконец, нашел себе работу, на лесопилке при станции Бакланка[141], в 18 верстах от Грязовца. Работа для меня, ослабевшего, изнуренного, была тяжела, плата была 50 копеек за 12-часовой день. Я жестоко экономил, чтобы скопить хоть немного денег на мало-мальски приличную одежонку и на проезд домой. Покупал я только хлеб да гороховую муку на кисель, этим и питался. От такого питания при тяжелой работе у меня опять появилась куриная слепота.
Когда мне удалось скопить десяток рублей, я решил ехать домой. Меня неодолимо потянуло к своей семье. Но не к отцу: я знал, что он встретит меня неприязненно.
В Вологде на толкучке я купил из старья пиджак, брюки, две рубашки, шляпу и ботинки, за все это заплатил семь рублей с полтиной. Переодевшись, я стал выглядеть приличнее. В таком виде я и приехал домой, а денег, конечно, не привез ни копейки.
Так завершилась моя вторая поездка в Питер.
Снова дома
Домой я заявился под вечер. Отца дома не было, а все остальные мне были рады, несмотря на мой не очень шикарный вид. Узнав, что на следующий день намечено идти ломать лист[142], я заявил, что и я пойду. Мать уговаривала с дороги отдохнуть, но я сказал, что мне там будет лучше.
Утром отца тоже не было. После долгой разлуки с родными, на привычной работе мне в этот первый день было невыразимо весело, я готов был прыгать козлом, только при мысли о предстоящей встрече с отцом веселье пропадало.
Когда мы вернулись с работы, он был дома, сидел у стола. Я поздоровался с ним за руку: «Здравствуй, батюшко!» Он что-то пробурчал, почти не подняв на меня глаз, и потом за целый вечер ничего не сказал. Лучше бы уж он ругался, тогда я, по крайней мере, мог бы оправдываться. Но и потом он по отношению ко мне держал себя так же, и это меня очень угнетало. Я чувствовал себя легко, только когда его не было дома или с нами на работе. Мое положение было бы более независимым, если бы я мог выполнять всякую работу, как мои сверстники — молодые ребята, которые в это время иногда зарабатывали хорошую деньгу тем, что рубили, сплавляли по реке и продавали перекупщикам казенные леса. Я же из-за больной ноги был на это неспособен. Поэтому, хотя на основной крестьянской работе я и работал прилежно, хорошим работником считаться не мог, тем более в глазах отца. Я не мог, как другие, наживать денег, столь нужных на все в хозяйстве, а также к праздникам на водку.
На обычных заготовках леса или дров я работать, конечно, мог, хотя мне это порой было и нелегко: нога в глубоком снегу очень уставала и причиняла сильную боль. Но те заготовки были особыми. Занимались этим делом обычно летом, даже в сенокос, если заявлялся скупщик, часто местный кулак. Рубили лес обычно ночами, чтобы не попасть на лесную стражу, и делали это по-бешеному спешно, чтобы в одну ночь как можно больше нарубить, вывезти и сплотить. Поэтому годились на эту работу только вполне здоровые, выносливые работники.
141
Бакланка — станция Северной железной дороги, недалеко от границы Ярославской и Вологодской областей. (Ред.)