Окончательно он уронил себя в моих глазах, когда перед ожиревшими, увешанными крестами и звездами судьями расплакался, говоря, что он заблуждался, что он постарается загладить свою вину и, наконец, разрыдался.
Совсем иначе держал себя перед судьями Иван Дмитриевич Бородин. Он все время смотрел на судей с вызывающей усмешкой, а когда ему предоставили слово в свою защиту, заявил, что он не находит нужным защищать себя перед царским судом. Я завидовал его выдержке и восхищался ею. Тем более что сам я, надо сознаться, подкачал.
Когда меня вызвали из свидетельской в зал суда, я был поражен торжественно-враждебной обстановкой. Судьи — крупные, жирные, седые старики со злыми взглядами, в черных сюртуках, с ослепительно белыми крахмальными воротничками, с большими блестящими звездами на грудях, показались мне чуть ли не министрами.
Председатель суда встретил меня вопросом: «Ну, что, свидетель Юров, по этому делу знаешь?» Не находя подходящих слов, я нерешительно начал: «Во-первых…», а председатель как рявкнет по-бычьи: «А во-вторых?» И я вдруг страшно смутился, растерялся. Окрик показался мне очень враждебным, и я понял, что верить мне тут не будут, что бы я ни говорил. К тому же начал я действительно с неподходящего слова и подумал, что они, наверное, угадывают предварительную заученность моего показания. От сильнейшего волнения я задрожал, как в лихорадке, особенно ноги. Стыд за эту непроизвольную дрожь, особенно перед земляками-нюксянами, еще больше увеличивал мое волнение.
Но все же кое-как я взял себя в руки, поуспокоился и приступил к показанию. И вышло, надо сказать, неплохо. Я больше всего старался не показать заученности, говорить так, как будто сейчас восстанавливаю все в памяти. Голова работала довольно ясно. Я говорил, как и было условлено, что черновик приговора привез из Устюга Никита Белозеров. Его во время суда уже не было в живых, но на вопрос судьи: «А где этот Никита Белозеров?» — я, чтобы не стало ясно, что сваливаем вину на мертвого, уклонился от прямого ответа: «Это крестьянин деревни Норово». Врать мне было неловко, потому что в составе суда, должно быть, как представитель крестьянства, был наш старшина[163], мелкий торговец как раз из самого Норова. Правда, он сидел не за столом, а сзади судей, но все же, гад, на нас посматривал.
Потом, в перерыве, Шушков пожал мне руку за мое показание и сказал прочувствованное спасибо. Оказалось, что не только на меня так подействовала обстановка. Многие свидетели после меня не смогли ответить даже на прямо поставленные вопросы. А Бакланов Егор Васильевич, очень солидный, осанистый мужик и краснобай, бывший председатель нашей потребкооперации, не смог произнести ни одного членораздельного звука. Открыв рот, как ворона в жару, он только прохрипел что-то невнятное. «Садись», — сказал ему председатель, видя, что Егор лишился дара речи. Почти то же получилось и со свидетелями обвинения. Даже урядник Докучаев Матвей Иванович не смог сказать ничего существенного.
Все же Шушкову дали год и 4 месяца крепости, Бородину — год, лесному приказчику Кузнецову — год и одного старика нашей волости, который попал в это дело по недоразумению и на суде только плакал, оправдали. Шушкову 4 месяца сбавили, засчитав ранее отсиженное время. Отбывали они наказание в устюгской тюрьме.
Из периода холостой жизни нелишне рассказать еще о том, как я у упомянутого выше старосты сжег 300 сажен дров.
Дело было так. В нашей деревне были осуждены за кражу казенного леса пять мужиков, в их числе мой отец и дядя Пашко, брат отца. Их потребовали в Устюг на отсидку перед самым весенним севом, а срок был дан 4 месяца. Это значило на все лето лишиться работников, у некоторых оставались одни жены с детьми. Об отце-то я меньше всего беспокоился, хоть бы его и насовсем угнали. Мужики собрались и пошли просить старшину, чтобы он отсрочил отправку до осени, когда окончатся полевые работы — такое право ему было предоставлено. Но старшина был неумолим и даже сказал: «Так вам, дуракам, и надо».
Мужики вернулись с Нюксеницы и прямо ко мне:
— Ну вот, Ванька, не посоветовал ты нам прошлый раз донести на старшину, что он навозил леса на два пятистенка[164], а теперь вот он пожалел ли нас?
Не советовал я им доносить на старшину, конечно, не потому, что пожалел его, а потому, что ничего хорошего из этого все равно не вышло бы: старшина выкрутился бы и в отместку больше навредил самим доносчикам.
— Ну, ладно, когда-нибудь и мы ему отплатим, — ответил я.
163
Волостной старшина — выборное старшее должностное лицо волости, нижней единицы административно-территориального деления в Российской империи. (Ред.)