Другие государства могут колебаться и медлить в приискании решений для турецких недоразумений. Нам же колебаться нельзя: мы связаны и перед Россией, и перед христианами, и перед всей Европой словами государя императора, мы выставили на границу мобилизованную, сильную армию, которая в глазах всего мира подняла меч на защиту нашей чести.
Отступиться от слов государя императора — значило бы то же, что отступиться от русской истории, поколебать уверенность русского народа в самого себя и в руководящий им принцип. Вера в святость слова царя не должна ничем помрачиться.
Распустить приготовившуюся к бою армию без почетного, вполне удовлетворяющего мира — значило бы испортить армию, подорвать и внутри, и вне доверие к нашим военным силам, дать повод государству тяготиться всеми теми пожертвованиями, которые оно несет для ограждения своей чести и своих интересов. Подобный роспуск армии, без всяких достигнутых результатов, почти соответствовал бы второй проигранной Крымской кампании и во внешних наших отношениях мог бы иметь самые серьезные последствия.
Напрасно скрывать от себя, что восточный вопрос в том виде, как он стоит, преимущественно русский и что формула общей европейской за него ответственности мало к нам приложима. Он гораздо менее близок Англии, однако с каким упорством она является в нем защитницей своих интересов. И история, и совершившиеся факты безусловно оставляют за нами главную роль в решении возникших недоразумений, и мы горько поплатились бы, если бы отклонили от себя эту задачу.
Мы никак не ищем войны, но очевидно, что армия не может быть демобилизована, пока мы не добьемся почетного мира; напротив, она-то теперь и должна дать вес нашему голосу, дать нам опору, чтобы скорее его достигнуть.
На чем же мы можем помириться?
Одни ли или вместе с Европой мы не можем требовать от Турции менее того, что требовала конференция.
Существеннейшие части этих требований заключаются в том: 1) чтобы христианские области получили выработанный для них административный статут; 2) чтобы управление сими областями было вверено христианским губернаторам, назначаемым на определенный срок, не иначе как с одобрения держав; 3) чтобы безопасность жителей была ограждена достаточно многочисленной и хорошо устроенной земской стражей, непременно заключающей христианский элемент, — по крайней мере пропорциональный численности христианского населения, наконец, 4) чтобы Европа имела осязательные гарантии в действительном исполнении предначертанных ею реформ. Сверх сего, конференция указала Порте основания для замирения с Сербией и Черногорией.
Если бы Порта, действуя по собственному почину, быстро замирилась с Сербией и Черногорией и неотлагательно осуществила первые три требования приведенной выше программы, тогда к четвертому (т. е. к гарантии) Европа могла бы относиться уже несколько с большим снисхождением и удовольствоваться теми средствами контроля, которыми ныне располагает. Но дабы новый порядок вещей получил надлежащую прочность, Порта во всяком случае должна санкционировать его особым международным актом, который служил бы торжественным ей обязательством перед Европой в ненарушимости реформ и дал бы снова право Турецкой империи занять соответственное место в общем европейском концерте.
Только подобный торжественный акт может восполнить пустоту, образованную в трактате 1856 г. отказом Порты на предложения конференции, и вместе с тем послужит как залогом сколько-нибудь надежного мира, так и удовлетворением достоинству всей Европы, а вместе с ней и России.
Так как восточный вопрос составляет еще дипломатически общеевропейское дело, то и попытку к указанному мирному исходу мы прежде всего должны сделать в согласии со всей Европой.
Но если бы наши предложения встретили мало сочувствия, если бы дипломатические переговоры грозили опять затянуться на неопределенное время или, наконец, если бы сама Турция ни-сколько и не искала скорее удовлетворить мирным желаниям Европы, тогда нам ничего не оставалось бы, как добиваться восстановления мира самостоятельным действием.
Требования, которым следовало бы исходить от лица Европы, должны бы были обратиться тогда в наш ультиматум, не допускающий никаких колебаний ни с нашей, ни с противной стороны.
Есть много шансов, что предложенный с твердостью, поддержанный готовой армией, наш ультиматум будет принят Портой. Тогда война будет избегнута, мы быстро возвратим государству все благодеяния мира.
Если же ультиматум будет отвергнут — мы в тот же день должны перейти границу и искать мира и восстановления нашего достоинства путем войны.
Как в жизни частного человека встречаются случаи, которых решение возможно только оружием, так и в исторических судьбах государств неизбежно представляются фазисы, перед вызовом которых даже самое миролюбивое государство не может отказаться от войны.
Россия подходит к такому фазису, и слова государя императора порукой, что она встретит опасность с такой же неустрашимостью и готовностью ко всем пожертвованиям, с какими уже 1000 лет отзывалась на все вызовы, затрагивающие ее честь и достоинство.
Нам нужен мир, но мир не во что бы то ни стало, а мир почетный, хотя бы его и пришлось добывать войной.
Как ни страшна война, но теперь есть еще шансы привести ее довольно скоро к желаемому результату. Армия наша готова и так устроена, как никогда. Союз трех императоров, по крайней мере на первое время, может обеспечить наш тыл; Франция и Италия склонны воздержаться от прямого участия; даже сама Англия торжественно заявила, что не намерена действовать ни против, ни за Турцию. В этом положении Европы много фальши, но отчасти от нас самих зависит не дать этой фальши всецело развиться против нас. Быстрый, решительный успех нашей армии может сильно повлиять на мнение Европы и вызвать ее на такие уступки, о которых теперь нельзя и думать.
Допустив же мысль мира во чтобы то ни стало и дав противникам хотя малейший повод подозревать нас в слабости, мы можем через несколько же месяцев быть втянуты в решительную войну, — но уже при совершенно других, неизмеримо худших обстоятельствах,
В настоящее время обстоятельства совершенно изменились против осени.
В течение зимы турки успели значительно развить свои силы, стянули все, что можно, на Дунайский театр, увеличили число судов на Дунае, усовершенствовали крепости, дополнили их вооружение. Вместе с тем пыл в славянах ослабел, сербы совершенно сошли с поля, а румыны, рвавшиеся осенью идти в авангарде нашей армии, чуть что не отказываются от всякого участия в войне.
Со стороны Австрии мы чувствуем себя более обеспеченными, зато выяснилось, что со стороны Англии мы должны ожидать лишь самых коварных действий, которыми она, быть может, сначала и попридержится, но только для того, чтобы выбрать для них наиболее выгодную минуту.
Очевидно, что тот план наших действий, который был намечен среди осенней обстановки, требует теперь уже значительных дополнений и изменений.
Цель войны. Цель войны, раз нас вынудили ее начать, теперь уже не может быть иная, как полное, бесповоротное решение восточного вопроса, как безусловное уничтожение владычества турок на Балканском полуострове.
Сама сила событий указывает, что надо наконец раз и навсегда разделаться с этим призраком, который периодически истощает Россию и служит одной из главных помех к развитию ее благосостояния.
Цель действий. Но чтобы достигнуть решительных результатов, целью наших стратегических действий более, чем когда-нибудь, должен быть самый Константинополь. Только на берегах Босфора можно действительно сломить владычество турок и получить прочный мир, раз навсегда решающий наш спор с ними из-за балканских христиан.