Книга Рейнольдс привлекла интерес ряда специалистов и послужила предметом обстоятельной дискуссии на страницах ведущих исторических журналов. Получив положительную в целом оценку, ее труд породил немало существенных возражений. Ознакомление с материалами полемики убеждает в том, что исследование Рейнольдс затронуло самые животрепещущие и спорные стороны проблемы европейского феодализма.
В обстоятельной рецензии на книгу «Фьефы и вассалы» французский историк Доменик Бартелеми[510] наряду с прочим отметил, что подходы и оценки Рейнольдс отчасти совпадают со взглядами Гуревича, высказанными в начале 70-х годов[511]. Конечно, автору приятно узнать, что его статья, напечатанная в «Анналах» 30 лет назад, еще не исчезла полностью из научного оборота. Но существо дела, разумеется, не в этом. Медиевисты, принадлежащие к разным школам и работающие вполне независимо друг от друга, приходят к одинаковым выводам, и то, что неудовлетворенность господствующей теорией порождается сходными причинами, есть явный симптом трудностей, игнорировать которые наше ремесло уже не в состоянии. Pro domo sua следовало бы прибавить, что вопросы теории феодализма занимали отечественных историков еще в 20-е и 30-е годы минувшего столетия. Отметая псевдомарксистские догматические определения официальной советской историографии, я считаю нужным напомнить о размышлениях Д.М. Петрушевского о природе феодализма, каковой он рассматривал и как идеально-типическое и социологическое понятие, и в качестве конкретного исторического феномена[512]. Сознавая глубокие расхождения в интерпретации феодализма названными исследователями, хочу подчеркнуть главное, что их сближает, — стремление преодолеть инерцию мысли.
Противоречивость в истолковании понятия «феодализм» была в свое время продемонстрирована американской исследовательницей Э.А. Браун[513]. В ее статье речь идет в первую очередь не о точном определении термина, а о сумме признаков, которые те или иные медиевисты принимают за конститутивные. Большинство историков выдвигает на первый план сеньориально-вассальные отношения и сопутствующую им систему пожалований фьефов, другие придают особое значение наличию судебных полномочий у землевладельцев, третьи обращают особое внимание на частное отправление публичной власти. Соответственно, акцент делается на судопроизводстве, на системе управления, на специфической воинской службе, на формах земельной собственности. Большая часть историков, обсуждавших вопрос о существе феодализма, сосредоточивалась на рассмотрении отношений в высших слоях общества; вассалитет и ленные связи занимали центральное место в их исследованиях. Однако такие ученые, как М. Блок, были склонны распространять понятие «феодальное общество» отчасти и на подвластное господам крестьянство.
Одной из ведущих тенденций в трактовке проблемы феодализма было придание особого значения исследованию социальных и правовых процессов в Северной Франции, которую считали родиной классического феодализма. Социально-правовые структуры в других странах и регионах Европы получали квалификацию «зрелых» или «недоразвитых» в зависимости от их сопоставления с произвольно выбранным эталоном. Э.А. Браун рисует довольно широкую панораму взглядов на феодализм, развернутую в медиевистике с конца XVIII и до середины XX в. Разумеется, эта картина сделалась бы еще более пестрой, если бы американская исследовательница не ограничивалась по преимуществу англоязычной историографией. Впрочем, это не помешало ей высказать ряд критических замечаний в адрес известной работы Ф. Гансхофа, существенно упростившего, с ее точки зрения, проблему, и особо остановиться на труде Ж. Дюби о феодальных отношениях в Маконском регионе (Бургундия)[514]. Этот историк, во многом углубивший наше понимание социальных отношений XI–XII вв., вместе с тем счел нужным обходиться по большей части без понятия феодализм (féodalité), ибо такие признаки последнего, считавшиеся конститутивными, как оммаж и вассалитет, не имели существенного значения в изучаемом им регионе. Между тем в своих более поздних исследованиях Ж. Дюби не проявляет подобной сдержанности, но акцент в его трактовке феодализма явственно перемещается с уровня социального на уровень идеологии и ментальности. Он детально рассматривает судьбы учения о трехфункциональном членении общества, выдвинутого французскими епископами в первой трети XI столетия. Ему же принадлежит мысль о том, что ключ к разгадке феодализма следовало бы искать в сфере социально-психологических установок средневекового менталитета[515].
510
511
512
513
515