Подводя итоги сказанному, приходится констатировать, что по мере углубления в предмет разногласия относительно существа феодализма не только не сокращаются, но приобретают все большую остроту.
Феодализм неотделим в нашем сознании от понятия «Средневековье». Не показательно ли то, что споры по поводу первого возникли в то же самое время, когда и второе оказалось серьезно расшатанным? Действительно, «в товарищах согласья нет»: к какому, собственно, периоду мы прилагаем этикетку «Средние века»? Более того, слышны требования вообще отказаться от этого понятия. Итальянский историк Массимо Монтанари недавно заявил, что в своей книге о культуре питания в Европе он избегает этого, на его взгляд, вводящего в заблуждение термина[516]. Дело, разумеется, не в моде, а в том смысле, какой мы вкладываем в термин «Средневековье».
Все расшаталось. Могло ли быть иначе? На протяжении последнего полустолетия мы оказались в мире, переживающем глубокую ломку коренных представлений и оценок, в универсуме меняющихся парадигм, и этому новому строю мысли и ментальных установок уже не может соответствовать унаследованная от предшествующих поколений интеллектуальная и концептуальная арматура прежней науки. Между тем обломки старого здания, возведенного позитивизмом, по-прежнему окружают нас. Отсюда настоятельная потребность расчистить эти завалы.
Начну с более или менее очевидного и хорошо известного. Членение исторического процесса на Древность, Средние века и Новое время сложилось к концу эпохи Возрождения. Термином medium aevum гуманисты обозначали период, ознаменовавший упадок классической латыни, когда на смену литературному языку Цицерона и Горация пришло преобладание «кухонной латыни» или «мужицкого языка» (sermo rusticus). Возвращение к высоким стандартам латинской словесности происходит лишь с XIV–XV столетий, которые воспринимались гуманистами как время возрождения классической древности, и отсюда, собственно, произошло обозначение нового периода итальянской, а затем и европейской истории — Ренессанс. В дальнейшем эта трехчленная периодизация была распространена на историю в целом, и первым, кто последовательно осуществил этот принцип, был профессор университета в Галле Кристоф Целлариус (Келлер), автор самой ранней истории Средневековья (1676). Подобная периодизация mutatis mutandis сохраняется вплоть до наших дней, хотя понимание внутреннего содержания этих периодов, и в особенности Средневековья, неоднократно и подчас коренным образом изменялось. Изменялись и ныне продолжают пересматриваться хронологические рамки Средневековья.
Долгое время ученые, ориентированные на политическую историю, датировали начало этой эпохи прекращением императорской власти на Западе, а ее завершение — окончательным падением Восточно-Римской (Византийской) империи под ударами турок. В дальнейшем эти временные рамки не раз оспаривались, сдвигаясь в обоих направлениях. Время начала Средневековья колеблется в построениях современных историков в диапазоне между III в. — периодом глубокого социально-политического кризиса Империи — и рубежом X–XI вв., поскольку многие исследователи настаивают на мысли о живучести античных традиций вплоть до конца I тысячелетия. Таким рубежом склонны полагать смену первого и второго тысячелетий и те медиевисты, которые трактуют Средневековье как христианское (ибо как раз в это время в основном завершается христианизация Европы). Не менее широка амплитуда колебаний в датировке конца Средневековья: одни считают временем его завершения Великие географические открытия или Реформацию, тогда как другие (Ж. Ле Гофф) говорят об «очень долгом Средневековье», простирающемся вплоть до конца XVIII или даже до первой трети XIX в.[517] В основе столь глубоких разночтений лежат весьма несхожие и противоречащие одна другой концепции средневековой эпохи (об этом ниже), но самая возможность столь разноречивых интерпретаций, несомненно, свидетельствует об условности и даже произвольности понятия «Средние века».
517