Общие рассуждения историков средневековых институтов и права о «ленном строе», «феодальной системе» и «сеньориально-вассальной иерархии» представляются ныне значительно менее обоснованными, нежели это казалось всего лишь несколькими десятилетиями ранее. При этом следует иметь в виду также и то, что общие понятия, прежде всего «феодализм», в историографических традициях Франции, Германии и Англии получали своеобразную трактовку. Если одни медиевисты придавали особое значение политическому партикуляризму и государственной раздробленности, как якобы неотъемлемым чертам феодального строя, то представители других школ, напротив, усматривали в существе феодализма особую форму государственной организации, опиравшейся на корпоративное устройство, подчиненное центральной власти.
Социально-политическая действительность Средневековья, заметно утратив смысловую монолитность, все яснее обнаруживает существенное многообразие и несводимость к простым и универсальным формулам. Если попытаться охватить умственным взором социальные отношения в разных регионах Европы и на разных этапах Средневековья, то не предстанет ли Запад куда менее феодальным, чем это казалось предшествующим поколениям историков? Очень важно не упускать из виду, что сделавшееся вскоре ключевым понятие «феодализм» возникает в трудах западных мыслителей не ранее середины XVIII столетия и еще позднее проникает в собственно историографию, превратившись в этикетку, произвольно и универсально прилагаемую к огромному предшествовавшему периоду. Между тем понятия «феодализм» и «Средневековье» при всех разночтениях и инотолкованиях возведены мыслью XIX и XX вв. в ранг концептов, призванных раскрыть существо социального строя и культуры Европы на протяжении целого тысячелетия. Эти понятия употребляются почти синонимично. Наша мысль отличается, видимо, неодолимой тенденцией вырабатывать максимально широкие определения, подчас произвольные и односторонние, что отнюдь не мешает нам затем их использовать в качестве понятий, якобы верно выражающих существо дела.
Нелишне подчеркнуть, что современное употребление понятия «феодализм» явно или неявно укоренено в прогрессистски-эволюционной общефилософской схеме последовательного восхождения Европы от докапиталистического состояния к стадии буржуазно-капиталистической. Эта философски-социологическая глобальная конструкция приобрела завершенную форму в учении об общественно-экономических формациях[519]. Глубокий кризис марксизма, свидетелями коего мы являемся, не сопровождался, тем не менее, пересмотром взгляда на феодализм как на обязательную ступень во всемирно-историческом процессе. Истории все еще не удалось избавиться от прокрустова ложа философии.
Кажутся неоспоримыми характеристики Античности как рабовладельческой и Средневековья как феодального. Однако более пристальное изучение источников продемонстрировало, что на протяжении средневековой эпохи в ряде регионов процветали работорговля и рабство, а вместе с тем немалая часть сельского населения (не говоря уже о жителях городов) не находилась в подчинении каким-либо господам помимо представителей королевской власти. Наемный труд был довольно широко распространен. Короче говоря, существуют немалые основания для предположения о принципиальной многоукладности средневекового общества, всецело феодальная природа которого кажется скорее результатом неоправданной односторонней стилизации, нежели отражением действительного положения дел[520].
Не секрет, что, рисуя общую картину средневековой Европы — от материальных ее основ и до особенностей духовной жизни и культуры, — историки, как правило, склонны придерживаться модели, которая так или иначе связывает эту эпоху с классической древностью. Истоки Средневековья возводятся к средиземноморской Античности. Оснований для сосредоточения на подобной связи и преемственности, казалось бы, предостаточно: из этого ушедшего в прошлое мира Средние века получили и новую религию, и язык культуры и образованности. К тому же преимущественное внимание к истории Франции как воплощению идеального типа феодального Средневековья ориентировало историческую мысль в том же направлении. Другой мир — Германия, Скандинавия, а отчасти и Англия, не говоря уже о восточной половине континента — оказывался как бы в стороне от магистральной линии европейской истории, и особенности общественных институтов и духовных традиций, присущих этим народам, отодвигались на периферию исследовательских интересов. Историки невольно унаследовали грекоримское воззрение о противоположности средиземноморской цивилизации германскому варварству. Преодолеть груз этой традиции оказалось под силу далеко не всем медиевистам. Ни в коей мере не умаляя первостепенной важности античного наследия в судьбах средневековой Европы, все же не следовало бы упускать из виду, что Европа в ту эпоху представляла собой в высшей степени противоречивое и разнородное целое. Если придерживаться указанного подхода, то шаткость и односторонность господствующей модели средневекового феодализма выступят на первый план с еще большей отчетливостью.
519
Феодализм не был предметом специальных исследований Маркса и Энгельса, которые видели в нем по преимуществу «докапиталистическую формацию» и именно под этим углом зрения его рассматривали — как ступень всемирно-исторического процесса. Их знания о Средневековье были заимствованы из современной им историографии. Эта зависимость от профессиональной исторической науки не помешала Марксу высказать немало интересных замечаний, но до оригинальной теории феодализма, тем не менее, было далеко. Позволю себе воспоминания личного свойства. В середине 60-х годов редакция журнала «Вопросы философии» заказала мне статью «Маркс о феодальной формации». Собрав множество высказываний Маркса и Энгельса о той эпохе и пытаясь вычленить общие контуры теории «феодального способа производства», я ощутил невозможность воссоздать концепцию в целом. Феодализм явно оставался на страницах «Капитала» в тени, отбрасываемой «буржуазным способом производства».
520