После совещания с послами, которые не привезли ему никаких новостей, кроме того, чего он и раньше ждал (хотя похоже, что до того не знал об этом), он тотчас созвал свой парламент[108] и предложил на рассмотрение бретонский вопрос — устами своего канцлера Мортона[109], архиепископа Кентерберийского, выступившего по этому вопросу.
«Милорды и господа, его королевская милость, наш самодержавный господин, повелел мне объявить вам причины, побудившие его созвать в это время свой парламент, что я и сделаю в немногих словах, умоляя его милость и всех вас простить меня, если я сделаю это не так, как следовало бы.
Его милость прежде всего извещает вас о том, что он хранит благодарную память о любви и верности, которые вы выказали на своем последнем заседании[110] утверждением его королевского достоинства, освобождением и восстановлением в правах его сторонников и конфискацией собственности предателей и мятежников; большего не могли единовременно сделать подданные для своего государя. Он столь доволен вами, что решил взять за правило обсуждать со столь верными и испытанными подданными все дела государственного значения, внутренние и внешние.
Итак, для того, чтобы созвать вас в настоящее время, имеется две причины: одна из них связана с международными делами, другая — с вопросами внутреннего управления.
Французский король (как вы, без сомнения, слышали) ведет в настоящее время ожесточенную войну против герцога Бретани.
Его армия стоит сейчас под Нантом[111] и держит этот главный, если не по официальному значению, то по укрепленности и богатству, город герцогства в жестокой осаде; о его надеждах вы можете догадываться по тому, что он начал эту войну с самого трудного. Причины этой войны известны ему лучше, чем кому-либо. Он ссылается на прием и поддержку, оказанные герцогу Орлеанскому и некоторым другим французским лордам, которых король считает своими врагами. Другими усматриваются другие обстоятельства. Обе стороны через своих послов неоднократно просили короля о помощи — французский король о помощи или нейтралитете, бретонцы просто о помощи, ибо этого требует состояние их дел. Король, как христианский государь и благословенный сын святой церкви, предложил себя в качестве посредника в мирных переговорах между ними. Французский король соглашается вести переговоры, но не желает прекращать военные действия. Бретонцы, больше всех желающие мира, меньше, чем кто-либо, проявляют готовность к переговорам — не из самоуверенности или упрямства, а из неверия в искренность намерений другой стороны, ибо война продолжается. Равным образом и король, после того как он приложил больше усилий для достижения мира, чем для достижения какой-либо цели когда-либо в прошлом, и так и не сумел положить конец ни военным действиям с одной стороны, ни недоверию с другой, прекратил свои усилия, не раскаиваясь в них, но отчаявшись добиться успеха. Все вышеизложенное даст вам представление об обстоятельствах дела, относительно которого король просит вашего совета; речь идет ни о чем ином, как о том, следует ли ему вступать во вспомогательную и оборонительную войну на стороне бретонцев против Франции?
вернуться
Примечание Дж. Спеддинга: Полидор Вергилий употребил слова «suorum principum convocato concilio (Созвал свой главный совет (лат.)), имея, вероятно, в виду, как его несомненно понял Холл, что Генрих созвал парламент. Но поскольку парламент не созывался между 9 ноября 1487 г. и 13 января 1488/1489 г., поскольку серия переговоров, о которой подробно говорилось выше, не могла иметь место между сентябрем и ноябрем, поскольку также недвусмысленно сказано, что этот «principum concilium» собрался до битвы при Сент-Обене, состоявшейся 28 июля 1488 г., ясно, что он ошибался, думая, что это парламент (а именно так он и думал, ибо говорит о принятых им законах). Можно с уверенностью утверждать, что он ошибался, полагая, что подкрепление, которое Генрих послал в Бретань, было отправлено сразу же после битвы при Сент-Обене и до смерти герцога Бретани. Герцог умер 9 сентября 1488 г.; подкрепление же выступило в путь не ранее марта 1488/1489 г.
Современные историки указывали на эти ошибки или избегали их, но, как мне кажется, не сумели выяснить правильный порядок и взаимосвязь событий. Я думаю, будет установлено, что этот «principum concilium», на обсуждение которого Генрих представил бретонский вопрос, был не парламентом, а «Большим советом» (который назывался так в отличие от «обычного» или «постоянного совета» и в ту пору, похоже, был хорошо известен под этим названием), т. е. Советом, который включал в себя не только лордов, духовных и светских, и (как предполагалось) тайный совет короля, но также главных представителей различных классов, включая юристов, представителей городов и купцов, который, короче говоря, имел тот же состав, что и парламент, и который специально созывался королем для обсуждения важных вопросов. Полагаю также, что поводом для его созыва было не возвращение послов из Франции незадолго перед битвой при Сент-Обене, а исход этой битвы и ближайшие после нее события, включая смерть герцога и новые притязания французского короля. Наконец, я полагаю, что временем этого совещания было начало ноября 1488 г., всего через два месяца после смерти герцога. Мы знаем из дневников Герольда — практически решающего свидетельства по этому вопросу — что в том году после Духова дня (он пришелся на 25 мая) «все послеоующее лето» король «охотился и просто развлекался», но что, справив День всех святых (1 ноября) в Виндзоре, «он перебрался в Вестминстер для участия в величайшем совете, который многие годы был лишен имени парламента». Из того же источника мы знаем, что «в тот сезон в Англии находилось много послов из других стран». Мы знаем из Раймера, что 11 декабря того же года были отправлены послы из Англии во Францию, Бретань, Испанию и Фландрию. Мы знаем, что 23 декабря были даны указания о формировании отряда лучников в помощь Бретани. Мы знаем, что парламент собрался 13 числа следующего месяца и вотировал щедрые ассигнования на это предприятие. Мы знаем, наконец, что вскоре после роспуска парламента эта помощь была отправлена по назначению. И если теперь мы предположим, что Генрих, пока он не услыхал о битве при Сент-Обене, еще не надеялся достичь своих целей путем переговоров; что исход этой битвы был и неожиданным, и в такой мере решающим, что на время положил конец войне (на деле так и было, ибо договор, заключенный в Верже и утверждавший Карла во владении всем, что он захватил, был заключен согласно Д'Аржантре 21 августа) и не давал ему никакого простора для действий до тех пор, пока на престол не взошла юная герцогиня, и вставшие в связи с этим вопросы не открыли новую главу; что сразу же после этого он собрал Большой совет, отчасти чтобы почувствовать настроение народа, отчасти же ради возможности заручиться его поддержкой, прежде чем связывать себя какими-либо военными обязательствами; и что этому-то Большому совету он теперь (т. е. в начале ноября 1488 г.) предложил этот вопрос на рассмотрение и к нему обратился за советом, то мы обнаружим, что события более естественно связываются друг с другом и лучше согласуются с теми фиксированными датами, которые устанавливаются государственными документами.
вернуться
Примечание Дж. Спеддинга: Этот факт не упоминает ни Полидор, ни, как я полагаю, кто-либо из хронистов; вероятно, у Бэкона был какой-то независимый источник информации об этой речи. Саму речь, однако, следует понимать не как то, что канцлер действительно говорил, а как изложение того, как представлял себе Бэкон то, что такой человек в таких обстоятельствах и с такими целями сказал бы или должен был сказать. Так же следует понимать и все проводимые в этой книге речи; доля выдумки возрастает обратно пропорционально количеству информации, которой располагает автор. Если бы у него был полный текст действительно произнесенной речи, он бы привел, разумеется, не весь текст, но изложение в немногих и точных словах существа сказанного, сохранив при этом форму первого лица. Там, где у него не было возможности узнать что-либо, кроме общего смысла и цели сказанного, он восполнял недостающее из головы и сочинял речь такого смысла и с такой целью — стараясь сделать это возможно лучше. Это и придает этим речам особые интерес и ценность: каждая такая речь представляет собой изложение вопроса, как его понимал Бэкон, заключающее в себе точку зрения того, кто произнес эту речь, и представленное в драматической форме.
Едва ли нужно дабавлять, что это вполне согласуется со старым правилом писания истории, которому следуют все классики этого жанра и которое было недвусмысленно сформулировано и разъяснено Фукидидом, лучшим и надежнейшим среди них. Но поскольку я сталкиваюсь с тем, что д-р Генри серьезно сообщает о своем подозрении, «что эти речи были сочинены изложившим их благородным историком», с тем, что автор главы о «народном хозяйстве» в «Живописной истории Англии» критикует эту речь, комментирует ее и извлекает из ее формулировок выводы так, как если бы это был документ того времени, а лорд Кэмпбелл рассматривает как недостаток этого произведения то, что оно «наполнено официальными заявлениями и длинными речами» (будто бы речь идет о каких-то пустяках, тогда как на самом деле речи представляют собой самую оригинальную часть произведения), поскольку я в праве предположить, что этот вопрос в наши дни не столь хорошо понимается, чтобы сделать это примечание излишним.
Хорошо или плохо это обыкновение, это другой вопрос. Мое личное мнение таково, что у читателя меньше шансов быть введенным в заблуждение историей, написанной по этому принципу, чем по современному плану, хотя современным историкам, очевидно, свойственна большая щепетильность. Свидетельства о прошлом недостаточно полны, так что самый усердный историк едва ли смог бы дать связное повествование, в котором бы не было множества мест, опирающихся на догадки, умозаключения или ненадежные слухи. Он может выдвигать собственные предположения или излагать предположения других людей, но без предположений не обойтись. И если это мудрый человек, стремящийся отыскать истину, те части повествования, в которые вложено больше всего его собственной воли, будут ближе всего к истине. Преимущество прежнего обыкновения состоит в том, что вымысел сохраняет незамаскированную форму вымысла. Современная практика, скрупулезно устраняя все, что напоминает откровенный и намеренный вымысел, заставляет предполагать, что остающееся — это чистые факты, и что, когда автор сообщает вам что этот человек сказал или тот человек подумал — тщательно соблюдая форму третьего лица или цитируя своего предшественника, — то он сообщает вам нечто действительно имевшее место, тогда как в большинстве случаев такого рода он всегда лишь излагает собственное или чужое предположение, точно так же, как если бы он намеренно сочинил монолог или речь в первом лице.
вернуться
Примечание Дж. Спеддинга: Представляется, таким образом, что Бэкон считал этот парламент вторым парламентом Генриха, парламентом «третьего года правления Генриха VII», с отчетом которого под этим наименованием он, без сомнения, был знаком. Но он не знал и, вероятно, не имел удобной возможности выяснить, в каком месяце третьего года правления Генриха, который длился с 22 августа 1487 по 21 августа 1488 г., этот парламент собирался. Мы видели, что, рассказывая о коронации королевы (с. 27 — 28), он ни слова не говорит о том, что тогда заседал этот парламент, а такого упоминания в этом месте от него естественно было бы ожидать, если учесть важность этого парламента как законодательного и вотировавшего денежные ассигнования (ибо он — скорее, как и полагают, в связи с только что миновавшим мятежом, чем в связи с предстоявшей войной — предоставил королю «две пятнадцатых и десятые»).
Я почти не сомневаюсь, что, следуя, как и все предыдущие историки, повествованию Полидора и не имея доступа к парламентским архивам, чтобы его скорректировать, Бэкон считал, что этот второй парламент собирался летом 1488 года. Следует полагать, что аутентичные данные о датах парламентов Генриха были малодоступны, если столь добросовестный и самостоятельный исследователь, как Стоу, не заметил этих ошибок.
вернуться
Примечание Дж. Спеддинга: Это согласуется с повествованием Полидора, но это ошибка, какую бы дату не понимать под «сейчас». Осада Нанта была снята 6 августа 1487 г. Канцлер, однако, говоря в ноябре 1488 г., располагал более сильным аргументом, чем можно было предположить для времени, к которому относил его выступление Бэкон. Победа при Сент-Обене дала Карлу все, на что он первоначально заявлял притязания, и даже больше этого. Власть партии герцога Орлеанского была свергнута; сам герцог был у него в плену; договор предоставлял ему во владение все завоеванные им города; король же теперь, после смерти герцога Бретани, заявлял о своем праве опеки над юной герцогиней и в то же время продолжал свое наступление и захватывал один за другим бретонские города.