Весть о том, что герцог Йоркский наверняка жив, нависла над Англией, подобно грозовой туче. К тому же имя Перкина Уорбека тогда еще не вышло на свет, и все донесения твердили о герцоге Йоркском: что сначала его приютили в Ирландии, а потом купили и продали во Франции, и что ныне он открыто признан и живет в большой чести во Фландрии. Слухи эти соблазнили многих — кого из честолюбия, кого из легкомыслия и желания перемен, кое-кто был движим убеждениями, большинство же — простодушием, а кое-кто — потому, что был зависим от людей более сильных, которые втайне поддерживали и питали эти сплетни. И вот вскоре молва, принесшая эту новость, уже породила другую, полную злословия и ропота против короля и правительства. Его винили в том, что он обирает народ и унижает знать. Не забыли ему и потерю Бретани и мир с Францией. Но больше всего ему пеняли за зло, причиненное королеве, и за то, что не признана первичность ее прав на престол. Теперь, говорили они, когда Бог явил свету мужского отпрыска дома Йорков, ему несдобровать, как бы он ни притеснял свою бедную супругу. Однако (как бывает с делами, в которые вовлечена чернь и на ход которых она влияет) эти слухи распространились столь широко, что те, кто их выдумал, затерялись среди множества других, ибо слухи подобны блуждающим плевелам, лишенным верного корня, или путанице следов, в которой не найти ни входа, ни выхода. Впрочем, вскоре эти дурные соки пошли в голову и неприметно скопились в нескольких видных особах, каковыми были лорд-камергер королевского двора сэр Уильям Стенли, лорд Фитцуотер[230], сэр Саймон Маунтфорд и сэр Томас Твейтс. Они вступили в тайный сговор в пользу герцога Ричарда, однако никто из них не выдал себя открытым участием в этом деле, кроме двоих — сэра Роберта Клиффорда и господина Уильяма Барли, которые по поручению партии заговорщиков отплыли во Фландрию, чтобы на месте убедиться в истинности всего, что там происходило. Уезжали они не с пустыми руками, а с суммой денег, которую (если увидят и уверятся, что в тех притязаниях есть правда) они дожны были передать как предварительную помощь. Особенно порадовал леди Маргариту приезд сэра Роберта Клиффорда (прославленного и родовитого дворянина). Переговорив с ним, она привела его к Перкину, с которым он потом часто и подолгу беседовал. Наконец, то ли поддавшись убеждениям герцогини, то ли поверив Перкину, он написал в Англию, что знает Ричарда, герцога Йоркского, как самого себя, и что сей молодой человек — несомненно он. Таким образом, все в этой стране готовилось к смуте и мятежу, а между заговорщиками во Фландрии и в Англии установились сношения. В то же время не дремал и король. Однако он полагал, что преждевременным набором и вооружением войска он лишь выкажет страх и окажет слишком много чести этому кумиру. Впрочем, он все же закрыл порты или, во всяком случае, держал их под наблюдением, чтобы и оттуда не впустить и отсюда не выпустить никого подозрительного. В остальном он предпочитал действовать исподволь. Перед ним стояли две цели: во-первых, выявить обман и, во-вторых, разрубить узел заговорщиков. Чтобы установить обман, было всего два пути: первый — убедить весь мир, что герцог Йоркский действительно убит, и второй — доказать, что Перкин — самозванец (независимо от того, жив или мертв герцог). С первым все обстояло так. Засвидетельствовать убийство герцога Йоркского могли только четыре человека: сэр Джеймс Тиррелл (человек, нанятый королем Ричардом), Джон Дайтон и Майлз Форрест, слуги последнего (двое палачей, или мучителей), и священник Тауэра, похоронивший убитых. Из этих четверых Майлз Форрест и священник были мертвы, а в живых оставались сэр Джеймс Тиррелл и Джон Дайтон. Этих двоих король приказал заключить в Тауэр[231] и допросить о гибели невинных принцев. Оба они (как объявил король) дали одинаковые показания о том, что король Ричард направил указ об умерщвлении принцев коменданту Тауэра Брэкенбери, но тот отказался повиноваться, тогда король направил указ сэру Джеймсу Тирреллу, чтобы тот принял у коменданта ключи от Тауэра для исполнения особого королевского поручения (все это происходило на протяжении одной ночи). Сэр Джеймс Тиррелл в темноте тотчас поспешил в Тауэр, сопровождаемый вышеупомянутыми слугами, которых он выбрал для этой цели. Оставшись у подножия лестницы, он послал этих негодяев наверх исполнить задуманное. Они задушили принцев во сне и, сделав это, позвали хозяина посмотреть на их нагие тела, выложенные на обозрение. Их зарыли под лестницей и сверху завалили камнями. Когда королю Ричарду доложили, что его воля исполнена, он осыпал сэра Джеймса благодарностями, однако не одобрил места погребения, ибо счел его слишком низким для сыновей короля. Поэтому, на следующую ночь, по новому указанию короля священник Тауэра выкопал тела и захоронил их в другом месте, которое (по причине смерти священника, вскоре за тем последовавшей) осталось неизвестным. Вот и все, что удалось выяснить в ходе дознания, но король тем не менее не использовал эти показания ни в одном из своих заявлений. Из-за этого, как кажется, дело после допросов оставалось несколько запутанным. Что до сэра Джеймса Тиррелла, то его много времени
230
231
Однако существует одно обстоятельство, заставляющее меня думать, что Генрих действительно получил от Тиррелла признание несколько раньше.
9 августа 1484 г. Ричард III пожаловал сэра Джеймса Тиррелла стюардом герцогства Корнуолл, а 13 сентября следующего года — «шерифом Венллаука и стюардом Ньюпорта, Венллаука, Ковоут-Мередита и Лантоузанта в Уэльсе и приграничных графствах». 19 февраля 1495/1496 г. сам Генрих пожаловал его пожизненным шерифом графств Гламорган, Маргэннот и т. д. Однако я установил, что двумя годами позже, а именно 26 февраля, в третий год правления Генриха VII (т. е. в 1487/1488 г.) несколько поименованных лиц получили полномочия, в которых говорилось, что «ввиду заслуг сэра Джеймса Тиррелла, рыцаря королевского двора, пожаловано ему в возмещение взимать от доходов с графства Гин в пограничных землях Кале столько, сколько он сам почтет достаточным сообразно с величиной всех прибытков от его земель, рент и т. д. в Уэльсе в начале сего царствования», земли же эти передавались на попечение уполномоченных. Теперь следует вспомнить, что в промежутке между 19 февраля 1485/1486 г. и 26 февраля 1487/1488 г. случилось восстание Ламберта Симнела, которое было подавлено летом 1487 г., и что с самого начала предполагалось, что Симнел будет играть роль Эдуарда, герцога Йоркского, одного из убитых принцев. Естественно, это должно было побудить Генриха восстановить историю убийства. И если в ходе расследования ему стала известна роль, которую в ней играл Тиррелл, естественным желанием для него было бы как можно скорее удалить его из Англии. Покарать его за убийство, за которое, как мы предполагаем, он получил от Ричарда полное прощение, было, по-видимому, не во власти Генриха, и, вполне вероятно, что он сумел получить от него признание лишь в обмен на обещание не причинять ему вреда. Но Генриху, должно быть, хотелось, чтобы он исчез из вида и в этой связи он мог предложить ему заграничные владения, равные тем, какими он располагал на родине. Его показания Генрих с присущей ему скрытностью мог приберечь для себя, а их обнародование стало целесообразным лишь с появлением в том же качестве Перкина Уорбека. Поэтому ошибка в датировке признания могла возникнуть по причине того, что время «разглашения» этой истории приняли за время, когда признание было сделано.