Предложение, однако, значительно превышает спрос. Так оно было, правда, всегда, но для XIX века это справедливо в еще большей степени. Это приводит нас к самому важному явлению. Дело в том, что в настоящее время состав армии проституток значительно изменился в сравнении с прошлым. Раньше если и не все проститутки, то большинство жили в домах терпимости, теперь число живущих в этих заведениях все сокращается, и его значительно превосходит число вольнопромышляющих. Кроме этого перемещения, необходимо принять во внимание еще одно обстоятельство. Общее число женщин, открыто промышляющих любовью, значительно сократилось если не абсолютно, то, во всяком случае, относительно прежних эпох. В этом нетрудно убедиться. Поэтому если огромному спросу на розничную продажу любви противостоит еще более значительное предложение, то отсюда надо сделать вывод, что замаскированная проституция, проституция под маской порядочности, приобрела в буржуазный век такие размеры, каких она не имела ни в одну из предыдущих эпох.
Так оно и есть на самом деле.
Этим обходным путем мы подойдем к решению вопроса о причинах, порождающих проституцию, ближе, чем если бы рассмотрели одну только профессиональную проституцию. Дело в том, что при исследовании замаскированной проституции особенно бросается в глаза ее экономическая подоплека. Достаточно вспомнить хотя бы причины, толкающие стольких женщин в дома свиданий! Характерная для эпохи господства крупного капитала экономическая нужда, экономические осложнения, опутывающие жизнь как отдельной личности, так и большой массы, — таковы причины, содействующие огромному, все увеличивающемуся, подобно лавине, росту числа женщин, готовых проституировать себя.
Людям, толкующим слово «голод» так примитивно, что говорят о нем, только когда у человека нечего есть, людям, отрицающим гнет экономических условий, если горничная пойдет на улицу, тогда как она могла бы снова найти место горничной, все нами только что сказанное покажется китайской грамотой. Эти наивные люди упускают из виду, что «нужда» всегда понятие относительное, что масштабом для оценки материального положения служит не то, в котором мы сами находимся, что он диктуется положением тех, с кем мы связаны процессом труда. Работница, обязанная создавать роскошные туалеты, тогда как сама вынуждена ходить в простеньком платьице, ощущает свое положение как нужду даже в том случае, когда может наесться досыта. А подобная «нужда» легко порождает мысль, что при известных условиях легче заработать шелковый жюпон, чем шерстяную нижнюю юбку.
А такие и тому подобные мотивы — причины экономические.
ГЛАВА 2. УЛИЧНАЯ ПРОСТИТУЦИЯ
Что в XVII и XVIII веках касалось только маленьких и средних городов — а именно обязанность промышляющей на улице проститутки одеваться в не бросающийся в глаза костюм порядочной женщины, носить который ей строго запрещалось в эпоху Ренессанса, — стало в буржуазном XIX веке категорическим условием ее существования также и в крупных городах. Так как нравственное лицемерие клеймит официальное схождение с проституткой как акт безнравственности, то проститутка должна, естественно, одеваться, как порядочная дама. Во всяком случае ее профессия должна быть внешне завуалирована. Для такого положения вещей Гейне нашел очень меткую характеристику в следующем известном четверостишии: «Не компрометируй меня, красавица, и не кланяйся мне, когда мы встретимся с тобой “Под Липами”; когда мы будем дома, все уладится».
Из всех внешних признаков, отличающих проститутку от добродетельной женщины, остались только разве некоторые подробности моды, вызывающий способ поднимать юбку, ободряющие взгляды и более или менее откровенные в удобный момент приглашения или требования сопровождать ее.
Как все подобные перемены, и эта совершалась медленно, притом лишь с того момента, когда официально началась эра нравственного лицемерия. В продолжение всей великой революции, в дни юности французской буржуазии, проститутка занимала еще в картине парижской уличной жизни такое же чудовищно видное место, как в эпоху старого режима, даже больше, в эти бурные годы цинизм ее публичных выступлений доходил, быть может, до своего апогея. Не успели наступить дни Директории[97], как главные улицы Парижа превратились в единое наводненное проститутками корсо, где только они и задавали тон.
97
Директория исполнительная (