История Рима. Том 1

ГЛАВА XIII ЗЕМЛЕДЕЛИЕ, РЕМЕСЛА И ТОРГОВЛЯ.

Земледелие и торговля так тесно связаны с внутренним устройством и внешней историей государств, что, говоря о последних, нам уже много раз приходилось принимать в соображение и первые. Здесь мы попытаемся описать в связи с прежними отрывочными замечаниями италийское и в особенности римское народное хозяйство в более полном виде.

Уже было ранее замечено, что переход от лугового хозяйства к полевому совершился еще до переселения италиков на полуостров. Земледелие служило главной основой для всех италийских общин — для сабельских и для этрусских не менее, чем для латинских; в историческую эпоху в Италии не было настоящих пастушеских племен, хотя ее племена, естественно, занимались наряду с земледелием и луговым хозяйством в меньших или больших размерах, смотря по местности. Как глубоко было сознание, что всякий общественный строй основан на земледелии, видно из прекрасного обычая при основании нового города проводить плугом борозду по тому месту, где предполагалось построить стену. Из сервиевой реформы всего яснее видно, что именно в Риме, об аграрных условиях которого только и можно говорить с некоторой определенностью, не только сельское население искони считалось главной опорой государства, но и постоянно имелось в виду сделать из оседлых жителей ядро общины. Когда значительная часть римской земельной собственности перешла с течением времени в руки неграждан и вследствие того для прав и обязанностей гражданства уже не могла служить основой оседлость, реформа государственного устройства устранила не на время, а навсегда и это неудобство и опасности, которыми оно могло угрожать в будущем. Реформа раз навсегда разделила всех жителей общины без всякого внимания к их политическому положению и возложила на оседлых обязанность участвовать в защите государства, что по естественному ходу вещей должно было повлечь и дарование им общих прав. Как государственное устройство, так и вся римская военная и завоевательная политика были основаны на оседлости; так как в государстве имел значение только оседлый житель, то и война имела целью увеличить число таких оседлых членов общины. Покоренная община или была вынуждена совершенно слиться с римским земледельческим населением, или — если дело не доходило до такой крайности — не облагалась ни военной контрибуцией, ни постоянной данью, а уступала часть (обыкновенно треть) своих полей, на которых потом обычно возникали жилища римских земледельцев. Были многие народы, умевшие так же побеждать и завоевывать, как римляне; но ни один из них не умел подобно римскому закрепить вновь приобретенную землю в поте своего лица и вторично завоевывать плугом то, что было завоевано копьем. Что приобретается войной, то может быть и отнято войной; но нельзя того же сказать о завоеваниях, сделанных плугом; если римляне, проигрывавшие немало сражений, почти никогда не делали при заключении мира территориальных уступок, то они были этим обязаны упорной привязанности крестьян к их полям и к их собственности. В господстве над землей проявляется сила и частного человека, и государства, а величие Рима было основано на самом широком и непосредственном владычестве граждан над землею и на тесно сомкнутом единстве такого прочно привязанного к земле населения.

Уже было ранее замечено, что в древнейшие времена пахотные поля возделывались сообща, вероятно по отдельным родовым союзам, и что затем доход делился между отдельными, входившими в родовой союз семьями; действительно, между общественною запашкой и состоящей из родов общиной существует тесная связь, и даже в более позднюю пору очень часто встречаются в Риме совместное жительство и совместное хозяйство совладельцев ⁶⁹ . Даже из римских юридических преданий видно, что имущество первоначально заключалось в рогатом скоте и в пользовании землей и что только впоследствии земля была разделена между гражданами в их личную собственность ⁷⁰ Лучшим доказательством этого служит древнейшее название имущества — «владение скотом» (pecunia) или «владение рабами и скотом» (familia pecuniaque) и название личного имущества домочадцев и рабов — peculium; таким же доказательством служат древнейшая форма приобретения собственности путем взятия ее в руку (mancipatio), применимая только к движимости, и главным образом древнейшая мера земельной собственности (heredium от herus — владелец) в два югера, или прусских моргена, очевидно относящаяся к садовой земле, а не к пахотной ⁷¹ Когда и как произошло разделение пахотной земли, уже нельзя определить с точностью. С исторической достоверностью известно только то, что древнейшее государственное устройство было основано не на земледельческой оседлости, а на заменявшем ее родовом союзе, между тем как сервиевы реформы предполагают уже состоявшееся разделение пахотных полей. Из тех же реформ видно, что земельная собственность состояла большею частью из участков среднего размера, которые доставляли одной семье возможность работать и жить и при которых было возможно держать рогатый скот и употреблять в дело плуг: обыкновенный размер такой полной плуговой запашки нам неизвестен в точности, но, как уже было замечено ранее, он едва ли был менее 20 моргенов.

69

В Италии едва ли когда-нибудь существовало встречающееся в германском сельском хозяйстве обыкновение соединять общественную обработку земли с ее разделением между собственниками. Если бы и в Италии, как в Германии, каждый хозяин считался собственником особого участка в каждой хозяйственно самостоятельной части и общего владения, то возникшие впоследствии домовладения отдельных хозяев конечно начались бы с раздробленных запашек. Но на деле происходило наоборот: индивидуальные названия римских пахотных участков (fundus Cornelianus) ясно указывают, что древнейшее римское индивидуальное землевладение было фактически замкнутым.

70

Cicero (De Rep., 2, 9, 14; ср. Plutarch. Quaest. Rom, 15) говорит: Turn (т. е. времена Ромула) erat res in pecore et locorum possessionibux, ex quo pecuniosi et locupletes vocabantur. [Numa] primum agros, quos bello Romulus ceperat, divisit viritim civibus. По словам Дионисия, Ромул разделил землю на тридцать куриальных округов, а Нума приказал поставить межевые камни и учредил праздник терминалий (1, 7, 2, 74; отсюда заимствовал свои сведения Плутарх в жизнеописании Нумы, 16).

71

Так как это мнение до сих пор еще встречает возражения, то пусть говорят вместо нас цифры. Римские хозяева в последние времена республики и во время империи считали, что для засева одного югера нужно средним числом 5 римских шеффелей пшеницы (около 2,5 гектолитра), и ожидали урожая сам-пят; поэтому участок (heredium), даже если не вычесть из него пространство под домом и под двором, если считать его весь за пахотную землю и не принимать в расчет тех годов, когда земля остается под паром, даст доход в 50 шеффелей, а за вычетом отсюда того, что было употреблено на посев, 40 шеффелей. Катон выше полагал, что на прокормление взрослого, усиленно работающего раба нужен 51 шеффель пшеницы. Поэтому каждый в состоянии сам ответить на вопрос, могло ли римское семейство жить доходом с гередия. Попытки доказать противное основывалось на том, что свободный земледелец более древних времен не питался, так же как в более позднюю пору раб, почти исключительно хлебом и что урожай сам-пят слишком мал для древних времен; и то и другое верно, но и то и другое имеет известные пределы. Конечно, говоря о самых древних временах, следует принимать в расчет и побочные продукты, которые можно было получать и от пахотной земли, и от общинных пастбищ, как-то: винные ягоды, овощи, молоко, мясо (благодаря давно заведенному интенсивному свиноводству) и т. д.; но древнее римское пастбищное хозяйство хотя и не было ничтожным, однако имело второстепенное значение, и главной пищей для народа, как известно, служил хлеб. Далее, если и можно допустить, что древнее хлебопашество благодаря своему интенсивному характеру давало более значительную прибыль, в особенности если считать валовой доход (а нет сомнения, что земледельцы того времени получали более дохода, чем плантаторы позднейших времен республики и времен империи), то и здесь надо знать меру: так как речь идет о среднем доходе и о таком хозяйстве, которое не было рациональным и не велось с крупными капиталами. Самое большее, что можно допустить, — урожай сам-десят вместо сам-пят, но и это будет недостаточно. Огромный дефицит, который оказывается даже после такого предположения при сравнении дохода с гередия и потребностей семьи, никак не может быть покрыт улучшенной обработкой земли. Все возражения были бы убедительны только в том случае, если бы было доказано на основании рационального сельскохозяйственного расчета, что среди населения, питающегося преимущественно растительной пищей, доход с участка в 2 моргена вообще достаточен для прокормления целого семейства. Кроме того, говорят, что даже в историческую эпоху основывались колонии с полевыми наделами в два моргена; но единственный пример такого рода (Ливий, 4, 47) — основанная в 336 г. колония Лабики — конечно не будет отнесен такими учеными, для которых вообще стоит спорить при помощи аргументов, к числу преданий, заслуживающих доверия в своих исторических подробностях, и, кроме того, возбуждает другие, очень серьезные сомнения (книга 2, гл. 5 прим.). Во всяком случае достоверно то, что при неколониальном отводе земель для всех граждан (adsignatio viritana) нередко приходилось на каждого лишь по несколько моргенов (так например, Ливий, 8, 11, 21); но это не делалось с намерением создать новые крестьянские хозяйства, а обыкновенно к существующим хозяйствам прибавлялись новые доли из завоеванной территории (ср. Corp. Inscr. Lat., 1, стр. 88). Во всяком случае какое бы то ни было иное предположение может считаться более основательным, чем гипотеза, состоящая едва ли не на одном уровне с упоминаемыми в евангелии пятью хлебами и двумя рыбами. Римские крестьяне были вовсе не так умеренны в своих требованиях, как их историографы; они находили, как уже было нами замечено, что семья не может прокормиться даже доходом с земельного участка в 7 моргенов, т. е. 140 римскими шеффелями пшеницы.