25. Поэтому возникла необходимость перенести митрополию в другое место, которое соответствовало бы современным потребностям[2460]. Ибо весь тот народ россов, весьма многочисленный и с древнейших времен населяющий много различных областей, давно уже разделен где-то на три или четыре княжества. Когда же в более поздние времена божественная проповедь веры пришла туда, то большинство их приняло ее, исполнившись горячей божественной ревности и без раздумий приняв святое крещение, а некоторые там и сям [расположенные области] все еще держались за свое прежнее нечестие.
26. Итак, среди трех княжеств, которые там с самого начала перешли на сторону благочестия, была упомянутая митрополия, то есть Ки[г]евон, который находится вблизи и по соседству с владениями одного [князя][2461], чьими подданными является весь народ литовцев, весьма многолюдный и очень воинственный, но поклоняющийся огню, как и его правитель. Это [последнее обстоятельство] и послужило стимулом для митрополии перенести резиденцию [митрополита] в более подходящее место из-за [соседства] чуждой религии. Я не знаю, случилось ли это незадолго до наших дней, или сильно задолго.
27. Однако, так ли, или иначе, был найден другой город, расположенный очень далеко оттуда, правителем которого был муж благочестивый, осуществлявший свою власть с достоинством[2462]. Город этот для различения его от другого [Володимира[2463]] назван местными жителями Великим Воло-димиром[2464]. Вот в нем-то и решил тогда епископ Феогност иметь впредь свою резиденцию[2465]. Да и правитель той обла-
сти охотно соглашался на это и даже радовался, потому что считал такой поворот событий честью для себя и славой для своего княжества, отнюдь не незначительной или пустой. Ибо на епископа он смотрел не как на земного человека, но как на ангела, только что прилетевшего с небес.
28. Ибо, когда он должен был совершать Боіу священную литургию, этот царь[2466], наклоняясь, целовал собственными іубами следы его ног и вознаграждал его богатыми дарами и знаками своего расположения, так что затем, видя это, и другие, его подданные, стали подражать ему и соревноваться друг с другом в этом благородном соперничестве. И не было там, так сказать, никого, кто бы не старался превзойти всех окружающих устремлением души к лучшей доле и не считал себя победителем, и каждый был убежден, что все другие уступают, если не друг другу, то, уж конечно, ему.
29. И каждый, если его благоговение к Богу не казалось и не было более очевидным, чем у всех его соседей и соплеменников, считал себя хуже всех. Так боголюбив был издревле и с самого начала этот народ и столь великое почтение воздавал [патриаршему] престолу Константинополя вплоть до царствования Кантакузина.
Но с тех пор, как последний начал неприлично тиранизировать одновременно империю и церковь, он и в догматах вышел за пределы должного, и к разнообразным ересям приспособился, и патриархов стал назначать подходящих к его ереси. Здесь я не могу говорить об этом даже вкратце, но скажу в дальнейшем по ходу моей Истории — если и не достаточно подробно, то настолько, чтобы [читателям] понять первопричины обрушившейся впоследствии погибели.
30. При таком положении дел я не могу сказать точно, сам ли Феогност по собственной воле произвел перенос митрополии или, придя [туда], был поставлен перед уже свершившимся делом. Во всяком случае, он тоже поселился в этой митрополии и области, являющейся частью Великой России, которой случилось править этому благочестивому царю, и проводил там добродетельную жизнь, какую и подобает вести боголюбивому епископу, едва не в голос кричащую о добродетели чистоты и служащую украшением и для православия, и для этого великого Города, где он вырос и был воспитан и где решили отправить его туда.
31. Пораженные такой добродетелью этого мужа, все в этом народе — мужчины, женщины, юноши, старики — распалились ревностью о добром, а больше всех — их князья, которые и в Византий послали достаточно денег, чтобы отстроить обрушившуюся тогда часть великой церкви Святой Премудрости Божией, о чем я упоминал и в двадцать восьмой книге моей Истории. Там я среди прочего сказал, что то, как эти деньги были оттуда присланы — хорошо, а как ими здесь распорядились — нехорошо; и что [получившие] не воздали пославшим достойной [их дара] вестью, но, злоупотребив [деньгами] к собственной гнусной выгоде, постыдным образом подали слышавшим о том повод к порицаниям и оскорблениям, убеждающий думать и чувствовать ровно противоположное тому, что думалось и чувствовалось прежде. Ибо насколько равнобожественную честь [россы] прежде оказывали [патриаршему] престолу Константинополя, настолько горчайшим теперь негодованием воздавали.