Возвращаясь к описанию нравов наших предков, скажем, что главной чертой их характера была набожность, усердие к вере и привязанность к монашеству. Почти все они желали умереть в ангельском образе. Так называли они пострижение и принятие схимы[120], и те, которые не успели постричься за несколько лет до смерти, старались сделать это по крайней мере за несколько часов. Это случилось и при кончине великого князя Василия III, жизнь которого неожиданно прекратилась на 54 году. Он почти никогда не чувствовал никаких болезней, любил деятельность и движение, был всегда весел и счастлив, особенно со времени рождения своего сына, будущего грозного государя России Иоанна IV, тогда еще трехлетнего мальчика.
В 1533 году великий князь праздновал день святого Сергия 25 сентября (8 октября) в Троицкой лавре вместе с супругой и детьми. В то же время он благодарил Бога за избавление от неприятелей, Крымских Татар, опять совершивших набег на наши владения. В тот же день великий князь ездил на охоту и занемог такой болезнью, которая сначала совсем не казалась опасной: у него случился веред* на левой ноге; но этот веред так разболелся, что через два месяца стал причиной его смерти. 21 ноября въехал он в Москву шагом, в санях, на постели и скрытно, чтобы не встревожить народ, горячо любивший его. Как только внесли его в Кремлевский дворец, он тотчас созвал бояр и приказал им писать духовную, в которой объявил своего трехлетнего сына Иоанна наследником государства под опекой матери и бояр до пятнадцатилетнего возраста; назначил удел меньшему сыну Юрию; просил своих братьев Юрия и Андрея не забыть обещания верно служить племяннику; устроил многие государственные и церковные дела; одним словом, не забыл ничего, что касалось спокойствия его подданных и Отечества. Исполнив эту обязанность государя, он послал за супругой и детьми. Малютку Иоанна принес на руках брат его матери, князь Иван Глинский. Умирающий отец благословил его крестом святого Петра митрополита. Дитя не плакало: оно не понимало еще, кого лишалось! Но зато нельзя было видеть без слез отчаяния великой княгини: ее вынесли на руках из спальни государя.
Расставшись с супругой, Василий Иоаннович уже ни о чем больше не думал, как о Боге и своей душе. Он тотчас сказал духовнику своему, протоиерею[121] Алексию: «Не похороните меня в белой одежде: я не останусь в мире, если и выздоровею». Это значило: «Постригите меня в монахи». Алексий, митрополит Даниил и все бывшее тут духовенство радовались такому желанию государя, но князья, братья Василия и некоторые из вельмож противились этому: они говорили, что ни святой Владимир, ни Дмитрий Донской не были монахи, но верно заслужили вечное блаженство. Долго они спорили и шумели; между тем взоры великого князя темнели, язык едва произносил шепотом молитвы; рука не могла сделать креста. Заметив это, огорченные князья забыли свой спор, и митрополит, пользуясь их безмолвной печалью, сам постриг государя, названного в монашестве Варлаамом. Едва успел он кончить этот обряд и положить Евангелие на грудь умирающего, Василий скончался. Все зарыдали, и этот плач семейства и первых государевых вельмож в ту же минуту перешел на дворцовые улицы, где толпился огорченный народ, и тотчас распространился до Красной площади. Василия называли добрым, ласковым государем, и потому не удивительно, что смерть его была так горестна для всех.
Князь Василий был твердым, непреклонным сторонником единовластия. Без кровопролития он присоединил к Москве Псков, воевал с Литвой и в 1514 г. вернул Руси Смоленск, в честь возвращения которого был основан Новодевичий монастырь. При князе Василии III в Московском Кремле было закончено строительство каменного Архангельского собора. Современники славили богатство и бережливость Василия III. Главная казна хранилась на Белоозере и в Вологде — недоступных для неприятеля местах.
Во все свое двадцатисемилетнее княжение он судил и рядил землю, то есть занимался государственными делами каждое утро до самого обеда; любил сельскую жизнь и почти всегда проводил лето не в Москве, а в ее окрестностях; часто ездил на охоту в Можайск и Волоколамск; но даже там, не любя терять напрасно время или тратить его на одно веселье, занимался делами и иногда принимал чужеземных послов. Он первый начал ездить на охоту с собаками: прежде Русские считали этих животных нечистыми и не любили их.
120
Схима (греч. монашеское облачение) — клятва православных монахов соблюдать самые строгие правила поведения.