Следует также отметить тематическую экспансию и в «головном» журнале — «НЛО», — выпустившем целую серию специальных номеров, посвященных не только литературе, но и гуманитарной мысли Франции (№ 13); итогам развития гуманитарных наук в 1990-х годах (№ 50); институтам памяти — архивам и библиотекам в современной России (№ 74); закрытому обществу (№ 100). Вдобавок «НЛО» проводит две ежегодные конференции[1974] и ведет проект «Культура повседневности».
Подобно ранним выпускам «Комментариев» и публикациям «Ad Marginem», первые номера «НЛО» часто сосредоточивались на франкофонном структурализме и постструктурализме[1975]. Благодаря усилиям редактора отдела теории, переводчика и автора журнала Сергея Козлова, эти публикации имели широкий резонанс. К концу 1993-го, через год после первого выпуска, «НЛО» стало признанным игроком на поле филологических изданий. Подобно «ВНЛ», «Комментариям» и другим новым журналам 1990-х, «НЛО» уделяло много внимания постмодернизму и дискуссиям о нем[1976].
Но постструктурализм и постмодернизм были не единственной нишей, осваиваемой «НЛО». Противовесом постструктурализму стали регулярные публикации социологов, чья методология, опирающаяся на работы Х. Р. Яусса и (более удаленно) М. Вебера и Э. Дюркгейма, демонстрировала альтернативные стратегии анализа культуры. Если постструктуралистские дебаты о субъективности, дестабилизации значения и радикальной условности исторического знания предлагали одну воображаемую возможность преодолеть, выйти за пределы или переписать советский марксизм XX века, то настойчивый социологический эмпиризм решал сходную задачу совсем иначе, демонстрируя глубоко неэмпирический характер советского материализма.
История российской социологии литературы пережила периоды взлетов и падений. Атаки на это направление в конце 1920-х привели к фактическому ее исчезновению вплоть до начала оттепели. С этого времени социология литературы была отмечена двумя важнейшими чертами, преодоленными только в 1990-х годах: методологической ориентацией, прежде всего, на читательские практики (круг чтения, читательские ожидания, социальный эффект) и институциональной привязанностью к библиотекам (так, в структуре Библиотеки им. Ленина в Москве, ныне — РГБ, как и в ряде других крупных библиотек, присутствовал сектор социологии чтения).
Главным образом, три исследователя осуществили трансформацию по-советски провинциальной и невосприимчивой к новому социологии чтения в новую социологию русской культуры: Борис Дубин, Лев Гудков и Абрам Рейтблат. Дубин и Гудков часто выступали в соавторстве, в частности как авторы книг «Литература как социальный институт» (1994) и «Интеллигенция: Заметки о литературно-политических иллюзиях» (1995). Работы Дубина, в особенности собранные в его книгах «Слово — письмо — литература» (2001), «Интеллектуальные группы и символические формы» (2004) и «На полях письма: Заметки о стратегиях мысли и слова в XX веке» (2005), посвящены широкому спектру тем, от исторических романов 1990-х до моделей массового чтения, которые отразились в опросах ВЦИОМ/Левада-Центра и касаются личностной самоидентификации (со страной, традициями, обычаями, языком и т. п.). Среди работ Гудкова выделим собрание его статей 1997–2001 годов «Негативная идентичность» (2004), а также составленный им сборник «Образ врага» (с его обширной статьей); в сборник вошли исследования, простирающиеся от XVIII до конца XX столетия и охватывающие такие разнообразные материалы, как доносы, плакаты, публичные выступления и частные письма, анкеты и административные документы. Темы статей также разнообразны: от масонского заговора, коммунального шпионажа, доносительства до полонофобии и фобий, связанных с «кавказцами».
Если Дубин и Гудков, вместе и порознь, внесли неоценимый вклад в исследование социологии литературы, интеллигенции и академической среды, то социология литературы как историческая дисциплина, выходящая за пределы изучения чтения и обратившаяся к более широкому кругу социальных практик, связанных с литературой, заявила о себе в книгах Рейтблата «От Бовы к Бальмонту» (1991, доп. изд. 2009) и «Как Пушкин вышел в гении» (2001). Последняя посвящена истории восприятия произведений Пушкина и тому, каким образом нормы и культура чтения формировали разные, исторически сменявшие друг друга образы «Пушкиных».
Вокруг «НЛО» сложился еще один круг исследователей, чьи теоретические интересы не исчерпываются дихотомией постструктурализм / социология культуры. Их работы охватывают почти (к этому «почти» мы вскоре вернемся) весь спектр семиотических, микро- и метаисторических проблем, как и аспектов символической антропологии, политической философии и теорий восприятия, циркулирующих в международной академической среде[1977].
Настоящим событием стал юбилейный, сотый, номер «НЛО», посвященный антропологии закрытых обществ (2009). Открывая его, Прохорова обратилась к читателю с предисловием «Новая антропология культуры: Вступление на правах манифеста». В нем были подведены итоги семнадцатилетней деятельности «НЛО»: вначале происходило собирание сил и «создание единого мощного пула российских гуманитариев, вынужденно оказавшихся в полумаргинальном положении внутри страны или рассеянных по всему миру из-за невозможности самореализации в рамках советского научного истеблишмента»; одновременно журнал инициировал «разрушение искусственных границ между зарубежной и отечественной русистикой и далее — между мировым и российским гуманитарным сообществом», что «потребовало долгой системной работы по заполнению огромных интеллектуальных лакун в российской гуманитарной науке». Так что,
стартовав как филологический, и прежде всего как литературоведческий, журнал, «НЛО» при постановке новых задач постоянно испытывал на прочность границы и инструментальный потенциал дисциплины; совершая «вылазки» в соседние дисциплинарные пространства, журнал создал в итоге свой собственный междисциплинарный космос[1978].
Однако, как можно было ожидать, интеллектуальная провокация, вызванная не только обсуждением, но и «коренизацией» на русской почве новых подходов к культуре, и переосмысление самого предмета исследования не могли быть бесконфликтными. Деятельность «НЛО» подняла полемическую бурю среди журналов-конкурентов, включая «Знамя» и «Вопросы литературы». Полемику в известной степени вызывал и тот факт, что «НЛО» в финансовом отношении находилось в куда лучшем положении, чем большинство постсоветских интеллектуальных изданий[1979].
Несомненно, мотивацией ряда критических выпадов стала профессиональная ревность[1980]. Однако сводить полемику вокруг «НЛО» исключительно к этой причине значило бы упустить ее смысл. Первые резкие выступления «Вопросов литературы» были вызваны публикациями «НЛО» о «новом историзме» в 2000 году; точки кипения они достигли в 2003-м, когда «Вопросы литературы» опубликовали статью Игоря Шайтанова «Дело № 59»[1981]. Показательны изменения критического дискурса, происходившие в ходе этой атаки на «НЛО». В статье 2002 года «„Бытовая“ история» Шайтанов осуждал использование методов «нового историзма» в работах Александра Эткинда, Олега Проскурина, Андрея Зорина и других ученых среднего поколения[1982]. В этом методологическом повороте автор статьи увидел разрыв с традицией русской исторической поэтики, представленной формалистами, Бахтиным и Проппом. «Ново-исторический» акцент на субъективности и культурных нарративах, выходящих за пределы конкретных исторических текстов, применение литературоведческих методов анализа к внелитературным текстам и практикам, по мнению И. Шайтанова, привели к тому, что
1974
См.:
1975
См. публикации в «НЛО» о структуралисте М. Риффатере (1991, № 1; 1993, № 1; 1997, № 27), чьи труды в определенной степени перекликаются с работами лотмановских учеников; о деконструктивисте Поле де Мане (1993, № 2; 1997, № 23; 2003, № 59); о семиологе и постструктуралисте Ролане Барте (1993, № 5); о постструктуралистском историке и философе Мишеле Фуко (2001, № 49; 2005, № 71); о деконструкции Жака Деррида (2005, № 72); а также о таких постмарксистских мыслителях, как А. Бадью (2003, № 63) и Ж. Делез (1993, № 5; 2003, № 63). Представлены на страницах «НЛО» и такие франкофонные авторы, отличные от постструктурализма и постмарксизма, как Ж. Батай (1995, № 13; 2003, № 61; 2004, № 68; 2005, № 71), Мишель де Серто (1997, № 28), историки Р. Шартье (1995, № 13; 2003, № 60; 2004, № 66) и П. Нора (1998. № 30), и поствеберовские современные исследователи П. Бурдье (2001, № 45; 2004, № 60; 2005, № 71) и П. Рикер (2004, № 65).
1976
«НЛО» еще не существовало, когда в Литинституте проводилась конференция «Постмодернизм и мы» (март 1991-го), а на страницах «Вопросов литературы», «Иностранной литературы» и «Вопросов философии» уже шли споры о постмодернизме. Ключевые публикации на эту тему в «НЛО» включают статьи В. Курицына (1995, № 11), М. Эпштейна (1995, № 16), М. Берга (1997, № 24); блок о петербургском постмодернизме (1995. № 11); анализ романов В. Пелевина (1997, № 28); широкие обзоры русского постмодернизма (1998, № 30; 1999, № 39; 2000, № 41; 2001, № 51), статьи о нет-литературе и конце постмодернизма (№ 32, 1998) и — если этого недостаточно — о постпостмодернизме (2001, № 50).
1977
В «НЛО» печатаются переводы статей теоретиков литературной рецепции Х.-Р. Яусса (1995, № 12; 1997, № 23) и В. Изера (1997, № 27); семиотика У. Эко (1996, № 21; 1998, № 32); политических теоретиков X. Арендт (1997, № 26; 2004, № 67) и К. Шмидта (1999, № 38); символического антрополога К. Гирца (1998, № 29; 2004, № 69, 70), Г. Зиммеля (2000, № 43), М. Вебера (2002, № 53; 2005, № 71) и Э. Дюркгейма (2006, № 80); микроисторика К. Гинзбурга (1998, № 30, 33; 2001, № 52; 2004, № 65; 2006, № 80); Ф. Ницше (2001, № 50; 2006, № 80) и С. Жижека (2001, № 41); В. Беньямина (2000, № 46; 2003, № 60; 2004, № 68); метаисторика X. Уайта (2003, № 59); социолога К. Манхейма (1998, № 30); теоретика литературы М. Хардта и политического философа А. Негри (2004, № 65); и политического философа Г. Агамбена (2000, № 44, № 46).
1978
1979
«НЛО» финансировался из различных источников, но наиболее значительную поддержку оказывал М. Прохоров, президент частного инвестиционного фонда «ОНЭКСИМ Группа» и брат И. Прохоровой. См.: http://www.onexim.org.
1980
См., например, обвинения М. Тлостановой, показательные настолько, что заслуживают пространной цитации: «Я имею в виду широко известный журнал НЛО, который декларирует интеллектуальную свежесть и интердисциплинарность и продвигается на Западе как наиболее серьезный постсоветский гуманитарный журнал. Однако этот журнал также основан на хорошо известном советском принципе клановости […] проявляющемся в рецензиях и полностью сфабрикованных дискуссиях, в изобретении несуществующих [sic!] парадигм и интеллектуальных школ, которые в действительности никогда не имели никакого влияния в обществе и даже в более широком интеллектуальном кругу. Что же до познавательного содержания этих публикаций, они остаются второсортными по отношению к Западу и основаны на копировании и популяризации свежих западных тенденций и идей, тем самым вновь воспроизводя пресловутую евроцентричную мимикрию и не создавая ничего нового или оригинального. В особенности я имею в виду недавнюю дискуссию о „новом историзме“, развернувшуюся на страницах журнала и связанную с запоздалым использованием принципов „нового историзма“ для интерпретации русской культуры рядом ученых, ездивших на Запад, знакомых с западным интеллектуальным продуктом и пытающихся спроецировать этот импорт на русскую реальность» (
1981
Эта дискуссия первоначально развернулась на страницах «НЛО». См.:
1982
В качестве примеров нового историзма см.: