Немногими, но очень яркими красками изображает Нестор языческий быт некоторых славянских племен.
«И Радимичи и Вятичи и Север один обычаи имяху: живяху в лесе, якоже всякий зверь, ядуще все нечисто, срамословье в них пред отьци и пред снохами, браци не бываху в них, и игрища межю селы. Схожахуся на игрища на плясанье и на вся бесовская игрища, и ту умыкаху жены собе, с неюже кто съвещашеся; имяху же по две и по три жены, аще кто умряше, творяху трызно над ним, и по сем творяху кладу велику и възложахуть и на кладу мертвеца, сожьжаху, а посемь собравше кости, вложаху в судину малу и поставяху на столпе на путех, еже творят Вятичи и ныне».
Судя по первым словам, упомянутые племена не имели ни земледелия, ни домашнего хозяйства. Но далее видно, что они жили селами и имели довольно определенные обычаи или обряды относительно брака и погребения, а подобное обстоятельство уже предполагает некоторую степень религиозного развития и указывает на начала общественной жизни. Впрочем, трудно решить, на сколько слова Нестора относились собственно к вятичам IX столетия, потому что едва ли можно приравнять их к северянам, которые поселились на своих местах гораздо ранее и жили по соседству с греческим водным путем. Ясно по крайней мере, что вятичи в те времена были самым диким племенем между восточными славянами, удаленные от двух главных центров русской гражданственности, они позднее других вышли из родового быта, так что первые города встречаются у них не ранее XII века.[6]
Движением радимичей и вятичей из Польши прекратилось расселение славянских племен в России: они перестают занимать земли более или менее густыми массами и отодвигать далее на север и восток жилища финнов. Последние теперь спокойно могли оставаться на своих местах, но уже навсегда должны были подчиниться влиянию своих соседей. Медленно и туго финское племя проникается славянским элементом; но тем вернее и глубже пускает он свои корни. Проводником этого неотразимого влияния послужила у нас, как и везде, система военной колонизации, начало которой совпадает с началом русской истории. Так о Рюрике говорится в летописи:
«… и раздан мужем своим грады… и по темъ городом суть находницы варязи, а первые насельници в Новегороде — словене, Полотьски — кривичи, в Ростове — меря, в Белеозере — весь, в Муроме — мурома».
Разумеется, варяжский элемент при этом играет роль только до тех пор, пока он преобладал в княжеской дружине, т. е. до XI века. Таким образом славяно-русская колонизация вместе с княжеской властью идет сначала от Новгорода на восток великим волжским путем и достигает нижнего течения Оки. Господство князей выражается здесь на первый раз только военным занятием трех городов, составлявших центры трех финских племен, и сбором дани с окрестных жителей. Преемник Рюрика переносит главную сцену исторической деятельности на юг, и Поволжский край на время ускользает от внимания русских князей. Но связь главных центров русской жизни с этим краем не прекращается, благодаря деятельному содействию новгородцев. Известно, что новгородское юношество издавна ходило по рекам в дальние страны с двоякой целью — грабежа и торговли. Эти-то походы и проложили пути славянскому влиянию на финском северо-востоке. С движением славянского элемента из Новгорода по Волге во второй половине X в. встречается другое движение из юго-западной Руси по Оке.[7]
По случаю походов Святослава и Владимира на вятичей для нас очень важно известие об их дани по шелягу с плуга. Ту же дань они платили козарам, между тем как при первом столкновении с последними говорится о белке и веверице (векша) с дома. Отсюда мы заключаем, что в IX и X веках вятичи меняют суровый быт звероловов на более благодарное занятие земледелием; следовательно, выходят из состояния той дикости, на которую указывает летописец словами: «… живяху в лесе якоже всякий зверь, ядуще все нечисто».
С подчинением вятичей киевским князьям верховья Оки вошли в состав русских владений. Устья этой реки принадлежали к ним еще прежде, поэтому и среднее течение не могло далее оставаться вне пределов зарождающегося государства, тем более что малочисленное туземное население было не в состоянии оказать значительное сопротивление русским князьям. Летопись даже и не упоминает о покорении мещеры, которое само собой подразумевается при походах Владимира на северо-восток. Преемники его в XI столетии спокойно проходят с своими дружинами по мещерским землям и ведут здесь междоусобные войны, не обращая внимание на бедных жителей. Близ слияния Волги и Оки дальнейшее движение русского господства должно было на время остановиться: препятствием явилось довольно сильное по тому времени государство Болгар.[8] Помимо враждебных столкновений камские болгары были знакомы русским князьям по сношениям другого рода. Они служили тогда деятельными посредниками в торговле между мусульманской Азией и восточной Европой. Болгарские купцы ездили со своими товарами вверх по Волге в страну веси, а через мордовскую землю, следовательно, по Оке отправлялись в юго-западную Русь и ходили до Киева. Известия арабских писателей подтверждаются рассказом нашего летописца о магометанских проповедниках у Владимира и торговым договором русских с болгарами в его княжение. Если удачные походы св. князя на камских болгар и не сокрушили эту преграду к распространению русского влияния вниз по Волге, зато окончательно закрепили за ним всю Окскую систему. Но начала гражданственности еще нескоро проникли в эту лесную глушь; первый город упоминается здесь спустя целое столетие.
6
Под 859 годом летописец упоминает о том, что вятичи вместе с полянами и северянами платили хазарам дань шкурами, именно по беле и веверице от дыма. Подчинение вятичей козарам, вероятно, находится в связи с преданием о пришествии последних в страну полян: какой-то козарский князь предпринимал поход на запад для покорения племен так же, как первые русские князья ходили на восток.
7
При Олеге северяне и радимичи вместо козар начинают платить дань киевским князьям. Продолжателем Олега в том же направлении является Святослав, который в 964 г. идет на Оку и на Волгу, приходит к вятичам и спрашивает у них по обыкновению: «Кому дань даете». Они отвечают: «Даем Козаром по шелягу от рала». Затем Святослав обращается на козар и громит их царство. Вятичи, однако, не соглашаются добровольно платить ему дань, как показывает известие летописца под 966 г. «Вятичи победи Святослав и дань на них възложи». Святослав, без сомнения, не проникал на северо-восток далее верхнего течения Оки; хотя и говорится в летописи: «… иде на Оку реку и на Волгу». Берегов последней он мог коснуться во время борьбы с козарами, спустившись к ней по Дону, а иначе, т. е. достигнув Волги Окою, он неминуемо должен был столкнуться с камскими болгарами.
(Поход руссов вниз по Волге в 968 г. мог происходить независимо от киевского князя, так же как и предыдущие походы в 913 и 943 гг. В противном случае наш летописец верно упомянул бы о подвигах Святослава в Камской Болгарии).
Зависимость радимичей и вятичей от русских князей прекратилась, вероятно, во время пребывания Святослава в Болгарии, и сын его Владимир, укрепившись на киевском столе, должен был вступить в новую борьбу с воинственными племенами. Именно в 981 г. Владимир «Вятичи победи и возложи нань дань от плуга, якоже и отец его имаше». Но этим дело не кончилось: под следующим годом опять известие: «Заратишися Вятичи и иде на ня Владимир и победи е второе». В 988 г. он воюет с радимичами, которым Волчий хвост наносит поражение. Недаром при этом случае летописец еще раз вспоминает, что радимичи (а следовательно и вятичи) были родом из ляхов: «… пришедъше ту ся вселиша, и платят дань Руси, повоз везут и до сего дне», — прибавляет он, вообще показывая к ним явное нерасположение. Такое нерасположение очень понятно, если вспомним, что у вятичей, и, вероятно, отчасти у радимичей, в его время язычество существовало еще в полной силе.
8
Мы еще можем сомневаться в том, что поход Владимира 987 г. относился бы к волжским болгарам, но, кроме этого года, есть известия и о других походах на болгар. В одном из них прямо говорится (997 г.): «Ходи Володимер на Болгары Волжские и Камские» (Ник. 1. 108).