Марк Твен
История с призраком[1]
Я снял просторное жилье в дальнем конце Бродвея[2] в громадном старом доме, верхние этажи которого до моего появления пустовали уже не один год. Здание давно было отдано на откуп пыли и паутине, безлюдью и безмолвию. В тот вечер, когда я впервые вскарабкался по лестнице к своему обиталищу, мне чудилось, будто я крадусь между надгробий, нарушая уединение усопших. Впервые в жизни меня охватил суеверный трепет: огибая темный угол лестницы, я вдруг ощутил, как лицо мне невидимой вуалью облепила мягкая паутина, и невольно содрогнулся, точно встретился с призраком.
Добравшись до своей комнаты — подальше от мрака и плесени, я с облегчением запер дверь на ключ. В камине весело играло пламя, и я уселся перед ним в самом приятном расположении духа. Провел я так часа два: размышляя о былых временах, вызывая в памяти из туманного прошлого давние картины и полузабытые лица; прислушиваясь в воображении к голосам, невесть когда навеки умолкнувшим, и к песням, которые нынче никто не поет. По мере того как мое мечтательное забытье наполнялось все большей и большей печалью, резкий свист ветра за окнами перешел в жалобное завывание, яростный натиск дождя на стекла сменился мерным постукиванием; уличный шум мало-помалу стих, и торопливые шаги запоздалого прохожего замерли в отдалении.
Огонь в камине угасал. Мне сделалось совсем одиноко. Я встал и разделся, передвигаясь по комнате на цыпочках и стараясь не шуметь, словно меня окружали спящие недруги, разбудить которых было крайне опасно. Я улегся в постель и, закутавшись в одеяло, слушал, как шелестит дождь, свистит ветер и где-то слабо поскрипывают ставни — пока наконец меня не сморила дремота.
Спал я крепко — но долго ли, не знаю. Пробудился внезапно, вздрогнув от нехорошего предчувствия. Вокруг было тихо. Только у меня в груди стучало сердце — я слышал его удары. И тут одеяло медленно поползло к изножью кровати, как будто его кто-то с меня стягивал! Я не в силах был пошевелиться, не в силах заговорить. Одеяло упорно соскальзывало вниз и вот уже спустилось ниже моей груди. Тогда я изо всей мочи в него вцепился и рывком натянул себе на голову. Подождал, вслушался, еще подождал. Одеяло вновь неумолимо поползло вниз, и вновь я в оцепенении пережил несколько нескончаемых секунд, пока одеяло не соскользнуло до самого пояса. Наконец, призвав на помощь всю свою волю, я судорожно вернул его на место с твердым решением из рук больше не выпускать. Немного выждал. Одеяло слегка дернулось: я напрягся, как только мог. Одеяло неудержимо ползло вниз — со все возрастающей скоростью. Пальцы мои разжались — и я лишился одеяла в третий раз. Я застонал. Со стороны изножья донесся ответный стон! На лбу у меня проступили капли холодного пота. Скорее мертвый, чем живой, я вскоре услышал тяжелые шаги: по полу ступал, казалось, слон — ни в коем случае не человек. Впрочем, от меня этот кто-то удалялся: утешение, хотя и слабое. Вот этот кто-то приблизился к двери — и ступил за порог, не тронув щеколды и не повернув ключа в замке, а потом побрел по мрачным коридорам прочь грузной поступью. Половицы после каждого его шага издавали громкий скрип, однако постепенно вновь воцарилась полная тишина.
Справившись с волнением, я принялся внушать себе: «Это всего лишь сон — страшный сон». Я обдумывал происшедшее, пока не убедил себя, что все ЭТО мне и в самом деле только приснилось: рот растянулся от радости до ушей, в сердце вновь поселилось довольство жизнью. Я поднялся и зажег свет, а когда обнаружил, что все засовы и запоры на прежнем месте, на душе у меня стало еще веселее, а на губах снова заиграла счастливая улыбка. Я раскурил трубку и не успел устроиться возле огня, как вдруг трубка выпала из моих ослабевших пальцев, кровь отхлынула от щек, а мирное до того дыхание перехватил резкий спазм! На золе, рассыпанной у камина, рядом с отпечатком моей босой ноги виднелся след другой ступни — настолько огромной, что моя по сравнению с ней выглядела детской![3] Выходит, у меня и впрямь побывал визитер, а значит, и слоновьему топоту нашлось объяснение.
Я потушил свет и опять забрался в постель, парализованный страхом. Так я пролежал очень долго, вглядываясь в темноту и прислушиваясь. Сначала мне показалось, будто наверху по полу с шумом проволочили дюжее тело; потом его приподняли и грохнули об пол — да так свирепо, что от удара в моих окнах задребезжали стекла. С разных сторон слышалось приглушенное хлопание дверей. Временами чудилось, будто по коридорам — то туда, то сюда — прокрадывались опасливые шаги, кто-то носился по лестницам вниз и вверх. Порой шаги приближались к моей двери, гость мялся в нерешительности и опять отходил. Откуда-то издали доносилось и становилось все отчетливей побрякивание цепей: с каждым разом, как только скованный ими домовой, нога за ногу взбиравшийся по лестнице, одолевал очередную ступеньку, свободно висевший конец звякал о нее более чем явственно. Слышалось мне и невнятное бормотание, а порой полузадушенные вскрики; шуршали невидимые одеяния, и со свистом рассекали воздух невидимые крылья. Тут мне стало ясно, что я не один: ко мне в комнату вторглись чужие. Близ кровати чьи-то шумные вздохи и выдохи чередовались с таинственными перешептываниями. На потолке, прямо у меня над головой, вспыхнули три фосфоресцирующих шарика: повисев там с минуту, они полетели вниз — два упали мне на лицо, а третий на подушку, разбрызгивая теплую жидкость. Интуиция подсказала мне, что при падении все они превратились в капли крови: для подтверждения этой догадки зажигать свет было незачем. Далее мне начали мерещиться бескровные, смутно светившиеся лица и воздетые горе молочно-белые руки: отделенные от тел, они плавали в воздухе — возникая на мгновение и тут же исчезая. Потом все мгновенно стихло: на смену голосам пришло торжественное безмолвие. Я замер в ожидании, весь обратившись в слух; я понимал, что нужно зажечь свет, — или мне конец. Но страх не давал мне и пальцем шевельнуть. Я кое-как ухитрился сесть в постели — и наткнулся носом на чью-то липкую руку! Тут меня оставили последние силы — и я рухнул обратно на подушку, точно пораженный апоплексическим ударом. Зашуршала чья-то одежда: кто-то, по-видимому, направился к выходу и покинул комнату.
1
Рассказ впервые опубликован в «Книге для устного чтения» издателя Эдгара С. Вернера (Werner’s Readings and Recitations. N. Y., 1888), открывшей длинную серию альманахов с таким названием. Сюжет построен вокруг наделавшей в то время немало шуму находки — обнаружения в октябре 1869 г. на ферме некоего Уильяма Ньюэлла близ г. Кардиффа (шт. Нью-Йорк) трехметровой окаменевшей мужской фигуры, которая якобы представляла собой ископаемые останки древнего человека. Уже через пару дней после извлечения из земли Кардиффский Великан стал местной, а спустя неделю — национальной сенсацией; Ньюэлл устраивал для всех желающих платные просмотры окаменелости, день ото дня поднимая цену, а газеты запестрели броскими заголовками: «На Американском континенте существовала цивилизация гигантов!», «Мы — потомки великанов?», «Историю человечества необходимо пересмотреть!» В то время как ученые спорили относительно подлинности находки (одни полагали, что это настоящие останки, другие считали великана всего-навсего древней статуей), она была продана Ньюэллом за 37,5 тыс. долларов консорциуму из пяти человек, возглавляемому банкиром Дэвидом Ханнумом, и перевезена для экспонирования в г. Сиракьюс (а затем в Олбани, Нью-Йорк и Бостон), где пользовалась огромным успехом у зрителей. Вскоре популярную окаменелость захотел приобрести скандальный шоумен, антрепренер и мистификатор Финеас Тэйлор Барнум (1810–1891), впоследствии основатель и совладелец знаменитого «Цирка Барнума и Бейли»; он предложил Ханнуму почти 60 000 долларов за трехмесячную аренду Кардиффского Великана, однако получил отказ и тогда прибег к хитрости: тайно нанял скульпторов, изготовивших гипсовую копию раритета, и вскоре представил ее нью-йоркской публике, объявив, что приобрел экспонат у Ханнума и что тот теперь выставляет подделку. Ханнум подал против Барнума иск, но судья потребовал подтверждения подлинности его экземпляра фигуры. // Здесь и выяснилось, что в действительности находка
2
3