«Никому нельзя отказывать в возможности по велению сердца следовать соблюдаемой христианами вере, и отныне каждый из желающих соблюдать религию христиан может делать это свободно и беспрепятственно, без всякого для себя стеснения и затруднения… Другим также предоставлена, ради спокойствия нашего времени, подобная же полная свобода в соблюдении своей религии, так что каждый имеет право свободно избрать и почитать то, что ему угодно; это нами постановлено с тою целью, чтобы не казалось, что нами нанесен какой-либо ущерб какому бы то ни было культу или религии».
Имущество, ранее отнятое у христиан, следовало возвратить. Все христианские храмы отдавались во владения христианской церкви. «Да будет повеление наше выполнено, – говорилось в заключение эдикта, – дабы, как выше замечено, Божественное к нам благоволение, в столь великой мере уже испытанное нами, и впредь содействовало нашим успехам и благополучию державы».4
По заявлению Лактанция, Константин был слугой Божьим, а его враги были низвергнуты самим Божьим судом. Евсевий, христианский священник, написавший биографию Константина, разделял эту точку зрения: Константина он считал «возлюбленным чадом Божьим», несшим знание о Сыне Его народу Рима.5
Евсевий был другом Константина, а Лактанций преподавал риторику и чуть не умер от голода, пока Константин не нанял его придворным учителем и не изменил его судьбу. Но творения этих историков продиктованы не только желанием выслужиться перед императором. Оба понимали, возможно, даже раньше, чем к этому пониманию пришел Константин, что христианство – наилучшая для империи возможность выжить.
Константин смог возвыситься при наличии нескольких императоров; он уже избавился от двух соперников из трёх, а дни Лициния были сочтены. Но над империей нависла более серьезная угроза. Столетиями она была государством, провинции, округа и города которого придерживались собственных традиций, сохраняя свою идентичность. Таре был римским – но также и азиатским городом, где греческий звучал на улицах чаще латыни. Северная Африка была римской – но Карфаген являлся в первую очередь африканским городом, населенным африканцами[4]. Галлия принадлежала Риму – но германские племена, занявшие эти земли, говорили на своих языках и почитали своих богов. Римская империя позволяла людям это двойное гражданство – римское и другое, – но центробежная сила другого была столь сильна, что границы империи едва сдерживали его напор.
Константин украсил свои флаги крестом не затем, чтобы завоевать верность христиан. Как заметил русский историк А.А. Васильев, было бы смешно строить политическую стратегию на «одной десятой населения, в то время не принимавшей участия в политических делах».6 Константин не менял вероисповедания. Он продолжал чеканить на своих монетах изображения «Непобедимого солнца» – солярного божества; он до самой смерти оставался великим понтификом, верховным жрецом государственного культа Рима; он противился крещению вплоть до 336 года, когда понял, что умирает.7
Но в христианстве Константин видел новый удивительный способ познания мира, а в христианах – то, какими должны стать римляне, объединенные верностью чему-то большему, чем их народные обычаи, но не противоречащему им. Практически невозможно быть одновременно римлянином и вестготом, или же всем сердцем быть и римлянином, и африканцем. Христианином же можно быть, сохраняя своё национальное самосознание. Христианин мог быть и греком, и латинянином, и рабом, и свободным человеком, и евреем, и гоем. Христианство началось как религия без политической родины – а это означало, что его с легкостью могли принять в империи, которая периодически поглощала чужие родины. Внедрив христианство в Римскую империю, Константин мог объединить раздробленное государство именем Христа, которое могло помочь ему одержать победу там, где терпели поражения такие фигуры, как Цезарь и Август.
Намереваясь получить желаемое, Константин полагался не только на имя Христа. В 324 году Лициний предоставил ему чудесный повод для устранения соправителя: восточный властитель обвинил христиан своего двора в шпионаже на западного коллегу (а так оно, без сомнения, и было) и прогнал их вон. Константин немедля объявил, что Лициний преследует христиан – а это, согласно Миланскому эдикту, было противозаконно, – и двинул армию на восток.
4
Автор, видимо, имеет в виду, что Карфаген находился на африканском континенте. Называть «африканцами» его население, в основном состоящее из племен семитского происхождения, не слишком корректно.