Что касается мифа о происхождении человека из праха титанов, то он в ясном виде проступает лишь у более поздних авторов. (I–II вв. н. э.).[382] Но, как мы попытались показать в связи с мифо-ритуальной темой Диониса-Загрея (§ 125), соответствующие упоминания содержатся уже в древних источниках. Несмотря на скептицизм некоторых ученых, ссылки на титаническую природу человека позволительно различить в формуле Пиндара: "Искупление древнего беззакония" (fr. 133 Schr.), а также в отрывке из «Законов» (701с) — о тех, в ком "проявляется древняя природа титанов". Согласно сведениям Олимпиодора, можно предположить, что Ксенократ, ученик Платона, связывал понятие тела как «темницы» с Дионисом и титанами.[383]
При любой интерпретации этих расплывчатых сведений, верно одно: в древности миф о титанах рассматривался как «орфический». Судя по мифу, человек был наделен и титанической, и божественной природой одновременно, поскольку останки титанов содержали равным образом и тело Диониса-ребенка. Тем не менее, посредством обрядов очищений (katharmoi) и посвящения (teletai), а также ведя «орфический» образ жизни, можно было избавиться от титанического элемента и стать bakhos; иными словами, отделить божественное — дионисийское — начало и причаститься ему.
Нет необходимости подчеркивать новизну и оригинальность этой концепции. Вспомним месопотамскую параллель: сотворение человека Мардуком из земли (т. е. из тела древнего чудовища Тиамат) и из крови архидемона Кингу (ср. § 21). Но орфическая антропология, будучи не менее мрачной и трагической, парадоксальным образом содержит в себе элемент надежды, отсутствующий не только в месопотамской картине мира, но также и в гомеровской концепции. Ибо, несмотря на свое происхождение от титанов, человек, свойственным ему образом, причастен божественному. Он способен даже освободиться от «демонического» элемента, проявляющегося в мирском существовании как таковом (невежество, мясоедение и т. п.). С одной стороны, в этом можно усмотреть дуализм (дух-тело), весьма близкий к Платоновскому; с другой стороны — совокупность мифов, верований, правил поведения и посвящений, которые обеспечивают обособленность «орфика» от себе подобных и, в конечном счете, отделенность души от Космоса. Все это напоминает многочисленные индийские сотериологические учения и техники (§ 195) и предвосхищает возникновение различных гностических систем (§ 229 и сл.).
§ 182. Новая эсхатология
Что касается «орфической» эсхатологии, то ее можно восстановить в общих чертах по некоторым отрывкам из Платона, Эмпедокла и Пиндара. После смерти душа направляется в Аид. Согласно «Федону» (108а) и «Горгию» (524а), дорога в Аид "не прямая и не торная — на ней много препон и распутий". В «Государстве» (614c-d) уточняется, что праведному позволено держаться правого пути, в то время как нечестивому приходится сворачивать на левый. Аналогичные указания встречаются в стихах на золотых пластинах, найденных в могильниках Южной Италии и на Крите и датируемых, по меньшей мере, пятым веком. "Приветствие тебе, шагающему правым путем к священным лугам и роще Персефоны". Текст содержит точные указания: "По левую сторону от жилища Аида ты найдешь источник, над которым раскинулся белый кипарис; не приближайся к этому источнику. Ты найдешь другой: свежая вода устремляется из озера Памяти (Мнемосины), и стражи ее охраняют. Скажи им: "Я дитя Земли и Звездного Неба, вы знаете это; но я высох от жажды и я умираю. Дайте мне скорее свежей Воды, что течет из озера Памяти". И стражи дадут тебе испить из священного источника, и после этого ты будешь царствовать среди других героев".[384]
В мифе про Эра Платон сообщает, что все души, жребий коих — перевоплощение, должны пить из Петы, чтобы забыть о своем пребывании в загробном мире. Но души «орфиков», считалось, не могли воплотиться вновь; вот причина, по которой они должны были избегать вод Петы. "Я вырвался из круга тяжких страданий и скорби и быстрым шагом устремился к вожделенному венцу. Я нашел прибежище в объятьях Жены, царицы преисподней". Богиня отвечает: "О счастливец, о блаженный! Из человека, которым ты был, ты стал богом".[385]
"Круг тяжких страданий" предполагает определенное число перевоплощений. После смерти душа подвергается суду, отправляется в место наказания или блаженства и возвращается на землю через тысячу лет. Прежде чем выйти из этого круга, простой смертный должен пройти по нему десять раз. Орфики подробно расписывали мучения грешников, "нескончаемые муки, уготованные проклятым".[386] Керн утверждал даже, что орфизм первым создал преисподюю. Катабасис Певца в поисках Эвридики и впрямь подтверждает разного рода описания инфернального мира.[387] Нам снова встретится «шаманический» элемент — преобладающая черта в мифе об Орфее: известно, что во всей Центральной и Северной Азии именно шаманы подробнейшим описанием своих экстатических схождений в преисподнюю разработали и ввели в обиход обширную и живописную картину инфернальной географии.[388]
Пейзаж и путь, изображенные на золотых пластинах: источник и кипарис, путь направо, — как, впрочем, и "жажда умершего", имеют параллели во многих мифологиях и погребальной географии. Не следует исключать и определенное влияние Востока. Но скорее всего, речь, идет все-таки об общем старинном наследии — результате тысячелетнего осмысления экстазов, видений и экзальтации, сновидческих похождений и воображаемых путешествий — наследии, безусловно, по-разному оцениваемом в разных традициях. Как правило, дерево у источника или у родника — характерный образ «Рая»; в Месопотамии этой картине соответствует сад, в котором есть священное дерево и источник, охраняемые Царем-Садовником, наместником Бога (§ 22). На орфических пластинах, таким образом, отражена иная концепция загробной жизни, нежели та, что засвидетельствована в гомеровской традиции, и в этом — их религиозная значимость. Возможно, речь идет о восточных архаических верованиях и мифах Средиземноморья, хранившихся в народных и маргинальных кругах и имевших некоторый вес среди орфиков, пифагорейцев и всех увлеченных эсхатологической тайной.
Но еще важнее — новое толкование "жажды души". Погребальные возлияния с целью утолить жажду умерших засвидетельствованы в многочисленных культурных традициях.[389] Вера в то, что "Вода Жизни" обеспечивает герою воскресение, распространена равным образом в мифах и фольклоре. Греки приравнивали смерть к забвению: мертвые — люди, которые потеряли память. Лишь избранные, такие как Тиресий или Амфиарай, сохраняют память после кончины. Дабы сделать своего сына Ефалида бессмертным, Гермес наделил его "незыблемой Памятью".[390] Однако на фоне учения о переселении душ мифология памяти и забвения меняется. Назначение Леты становится прямо противоположным: ее воды больше не принимают душу, покинувшую тело, дабы заставить ее забыть о земном существовании. Напротив, Лета стирает в душе воспоминания о небесном мире, и та возвращается на землю для перевоплощения. «Забвение» символизирует уже не смерть, а возврат к жизни. Душа, имевшая неосторожность испить из Леты (по выражению Платона, " глоток забвения и зла", «Федр», 248с), реинкарнируется и вновь попадает в круг перемен. Пифагор, Эмпедокл и им подобные мыслители, разделявшие учение о метемпсихозе, утверждали, что они помнят о своих прежних жизнях; иными словами, им каждый раз удалось сохранять память.[391]
382
384
Пластины из Летелии и Элеферны. Ср.:
385
Начало текста заслуживает особого внимания. Посвященный обращается к инфернальным божествам: "Я вышел из общества чистых, о пречистая владычица преисподней, Евкл, Эвболей, и вы, другие бессмертные боги. Могу похвалиться, что принадлежу к вашему блаженному роду. Но я поражен судьбой, как и другие бессмертные боги…" (ср.:
386
"Погруженные в трясину, они понесут кару за свою нравственную скверну (Государство, 363d; Федон, 69с), как свиньи, любящие валяться в грязи (ср.:
387
390
"Даже когда он переправится через Ахерон, забвение не овладеет его душой; и где бы он ни пребывал — в царстве теней или в обители солцца — он всегда сохранит в пaмяти увиденное"
391
Ср.: