Конечно, такие меры не могли не охладить отношений между Константинополем и Римом. На Западе в течение второго иконоборческого периода Римские папы Пасхалий I (817–824) и Григорий IV (827–844) продолжали защищать и распространять иконы. В 835 г. Григорий IV постановил, чтобы празднование всех святых, установленное папой Григорием III, праздновалось 1 ноября, и притом всем христианским миром. Примечательно, что преследования иконоборцев вызвали на Западе, не только в Риме, но и в других странах, как, например, во Франции, широкое почитание святых и их мощей. Именно в эпоху иконоборчества мощи многих святых были перевезены во Францию: например, св. Вита в 751 г., св. Севастиана в 826 г., св. Елены в 840 г.
Вместе с тем, как ни странно, иконоборческая политика Феофила способствовала политическому сближению Византийской и Западной Римской империй, где, как мы знаем, VII Вселенский Собор вызывал отрицательные эмоции. В 825 г. король Людовик Благочестивый созвал в Париже Собор франкских епископов, которые недвусмысленно осудили Римского папу Адриана I за поддержку иконопочитателей (!), поскольку, по их мнению, тем самым утверждалось «суеверное почитание икон».
Последующие события также не лишены интереса. Далекие от доктрины «папской непогрешимости», франкские архиереи заявили, что «заблуждение защищается там, где оно должно быть осуждено» — новый прямой выпад в сторону Римского епископа. В своей формулировке оправдания иконоборчества франки отметили, что святые изображения возникли будто бы от Симона Волхва и Эпикура. Поклонение, заявили они, подобает одному только Богу, а не сделанным руками предметам. Полагая свою позицию «срединной» между иконоборчеством и иконофильством, франки подтвердили старый тезис своих богословов, что иконы нужны только как напоминание о Христе и святых, а для невежд — для научения. В таком виде они, делали вывод франкские архиереи, не вредят вере, поскольку за каждым остается право выбора — приобщаться к иконам либо нет.
Невольно возникала комбинация — сорвать иконопочитание путем совместного и одновременного давления на Римского понтифика как со стороны Западного императора, так и Византийского царя. Конечно, этот замысел не был столь прямолинеен в сознании Людовика Благочестивого, но все же король направил в Константинополь к императору Феофилу епископа Галитгарда и аббата Ансфрида с предложением объединить свои усилия против «заблуждений» Рима. Однако по каким-то причинам эта инициатива франков не получила реализации, и результат деятельности западного посольства неизвестен[580]. Можно предположить, что, как и ранее, византийцы не без брезгливости отнеслись к столь дикому и поверхностному пониманию самой проблемы иконопочитания, какую демонстрировали франки.
При довольно благоразумной политике укрепления иконоборчества Феофил, как человек молодой и горячий, отличавшийся твердым характером, не терпел только одного — открытого неповиновения своей воле, в известной степени справедливо полагая, что любой закон помазанника Божьего должен безусловно исполняться всеми греками. Сохранилась история о тех наказаниях, которым подвергли по велению царя св. Михаила Синкелла, до этого уже прошедшего тюрьмы и ссылку за отказ отвергнуть святые иконы.
В 834 г. царь приказал доставить к нему в столицу св. Михаила, чтобы самому определить степень его вины. Надо сказать, изложение «преступления» св. Михаила со стороны сановников-иконоборцев касалось, как и следовало ожидать, не столько догматической стороны вопроса, сколько политической. Они разъяснили императору, что св. Михаил вместе с тремя монахами во времена царствия Льва V Армянина был направлен из Рима папой, чтобы смущать истинных христиан. Ни на какие уговоры они не идут и продолжают исповедовать «поврежденное» учение. Феофил заинтересовался и вызвал всех четырех святых к себе на суд.
Когда их привели во дворец, император поинтересовался: почему они пребывают в тюрьме, и услышал простой и честный ответ: «За Христа!» Не увидев в действиях монахов никакой особой крамолы, царь приказал отправить их обратно в Иерусалим, но тут вмешались вельможи, подтолкнувшие императора к более жестокому наказанию. Согласно новому приказу, на лицах святых должны были начертать стихи, свидетельствующие об их «еретичестве». Так сказать, как наглядный и отрезвляющий пример для остальных «бунтовщиков», идущих наперекор царской воле.