Подчинив себе саксов, в конце 780 г. король повернул на юг, встретил Рождество в Павии, а весной следующего года уже оказался в Риме. На Пасху, 17 апреля 781 г., папа по просьбе Карла крестил его 4-летнего сына Пипина и сразу же венчал королевской короной, после чего счастливый отец торжественно объявил, что поручил новому монарху управление Италией. Конечно же, ребенок лишь номинально исполнял свои функции — у него был целый штат советников. Во Фриуполе и Сполето были посажены герцоги, в остальных областях графы. Основными резиденциями Пипина стали Верона и Павия. Такая довольно мягкая система управления завоеванной Италией должна была успокоить лангобардов, не утрачивая, однако, контроля над ними[225].
Несмотря на вектор воинских походов Карла, сам факт обладания им почти всей территорией Италии и многими землями Восточной Европы с железной неизбежностью привел к двум очень важным стратегическим последствиям. Во-первых, Запад все более и более отделялся от Византийской империи, начиная вести собственную политическую жизнь, духовное окормление которой осуществляли Римские епископы. Во-вторых, могущество Франкского короля и объединение под его рукой почти всех бывших имперских владений на Западе с железной неизбежностью приводило к необходимости определить его статус[226].
В это время папа Адриан впервые почувствовал, что его «духовное чадо» вовсе не намерено ограничивать свою власть в угоду Римской кафедре. Хотя, соблюдая договоренности, Карл передал понтифику просимые им земли и города, но папа с неудовольствием обнаружил, что вместе с ключами и грамотами франкские графы «забыли» передать ему главное — власть над населением. Он попытался было апеллировать к королю, но тот недвусмысленно заявил, что считает себя полновластным владыкой Италии по праву преемника Лангобардских королей и вовсе не собирается ограничиваться титулом «защитник Церкви», как его отец.
«Наше дело — защищать святую Церковь Христову извне, — писал король папе, — от нападений язычников и грабежей неверных, и укреплять ее внутри, распространяя кафолическую веру. Ваше дело, святейший отец, состоит в том, чтобы споспешествовать успеху нашего оружия, воздевая вместе с Моисеем руки к Господу и моля Его даровать христианскому народу победу над врагами Его святого имени, дабы имя Господа нашего Иисуса Христа воссияло над всем миром». Таким образом, королю принадлежит действо и власть, апостолику — только молитва; неожиданный для Римского епископа раздел компетенций, который с ним никто не согласовал[227].
У великого франка слова не расходились с делом. В 787 г. он издал так называемые три капитулярия, тексты которых предварялись красноречивым тезисом: «Душе славного короля Карла созвучно, что с корнем вырывается и устраняется зло, распространившееся в наши дни в лоне святой Церкви Божьей». В первом капитулярии, посвященном монастырям, Божьим обителям предписывалось жить по уставу св. Бенедикта. Король приказал также организовывать приюты для бедных, а попутно строго ограничил вмешательство местных архиереев в жизнь монашеских общин и определил передать баптистерии обычным священнослужителям. Особое внимание Карл уделил вопросам симонии, с которой яростно боролся. Во втором капитулярии, еще более объемном, король детально описал вопросы, отнесенные к компетенции епископата, и запретил графам принимать к своему ведению вопросы суда над священниками. Без труда можно понять, что, регулируя эти вопросы, Карл Великий недвусмысленно заявил права на высшее церковное управление[228].
Впрочем, вовне Карл изыскивал самые разнообразные способы, чтобы укрепить власть папы и поддержать авторитет Римской церкви. Как говорил современник, у Карла не было большего желания, чем собственным трудом вернуть Риму былое величие — разумеется, если оно не шло вразрез с его авторитетом и интересами. Он хотел, чтобы при нем храм Святого Апостола Петра превосходил бы прочие красотой и богатством. Совершенно невообразимое количество золота и драгоценностей было отправлено им понтификам в разные годы. Множество даров ушло также местным епископам[229].
Нет никаких сомнений в том, что перед глазами Карла стоял пример блистательного Константинополя, но его претензии на главенство в Западной церкви имели и другую основу. Дело заключается в том, что германцам, к которым принадлежало и франкское племя, было чуждо старое римское понятие «корпорация»; германское правосознание воспринимало лишь понятие «частная собственность», но не «корпоративная собственность». Представить себе, что собственником вот этого конкретного церковного прихода, возведенного тем или иным лицом, должна считаться вся Римская церковь в целом, а не тот, кто оплатил строительство и выкупил под храм землю, было для германца совершенно невозможно. Так совершенно неожиданно для Рима у них на глазах возник и невероятно развился институт «частной церкви», Eigenkirchentum. Настоятель частной церкви, Eigenkirche, подлежал назначению собственником земли, а сам приход являлся объектом завещания и даже продажи[230].
230