Вот данные об итальянцах вне Италии:
1881 г. в Европе 380,352 (36,84 %), в Африке 62,203 (6,02 %), в Азии 7,531 (0,73 %), в Океании 2,971 (0,29 %), в Америке 579,335 (56,12 %), итого 1,032,392.
1891 г. в Европе 461,843 (23,29 %), в Африке 75,212 (3,79 %), в Азии 8,602 (0,43 %), в Океании 4,365 (0,22 %), в Америке 1,433,184 (72,27 %), итого 1,983,206.
1901 г. в Европе 654,053 (19,56 %), в Африке 167,837 (5,02 %), в Азии 10,643 (0,32 %), в Океании 6,141 (0,18 %), в Америке 2,505,876 (74,92 %), итого 3,344,548.
Это свидетельствует о неудержимом сокращении эмиграции в Европу и о решительном перенесении центра тяжести ее в Америку. К 1908 году общая цифра итальянских эмигрантов уже превышала пять миллионов человек, причем тяготение к Новому Свету проявлялось с возрастающей очевидностью. Словно образовались «итальянские колонии без итальянского флага», и находились уже романтики, которые готовы были видеть в мирной колонизации Южной Америки чуть ли не бескровное осуществление мечтаний о Magna Italia, создание «второго итальянского отечества». Но с точки зрения национально-государственной такой романтизм, разумеется, не выдерживал никакой критики.
Английская колонизация делала мир английским: с колонистами приходил английский флаг, или, по крайней мере, английский язык. Италия явилась в современный мир поздно – она пропустила сотни удобных случаев и миллионы квадратных километров земли. Вместе с тем она не имела за собою и качеств британской крови – ни гордой непреклонности первого в мире правительства, ни холодной настойчивости смелого, предприимчивого народа. Не отважные викинги, не рыцари наживы, охваченные жадностью, и не рыцари крестовых походов, пронизанные идеей, – были пионерами итальянской эмиграции; ими были безвестные и безродные бедняки, спасавшиеся беженством от нужды. Они шли не править, не господствовать, а повиноваться, изворачиваться, служить ради куска хлеба. Они стремились в чужие, крепкие государства, в края, дышащие, как им казалось, обильем, и не несли с собою ни итальянской культуры, ни итальянской государственности. И как редко могли они похвалиться хорошим отношением к себе на новых местах! Сколько унижений, недружелюбия, подчас заслуженного, даже враждебности приходилось им переживать! Взять хотя бы положение итальянских поселенцев в Тунисе, кем-то остроумно названном «итальянской колонией, возглавляемой французами». На 35 тысяч французов в 1910 году там жило 125 тысяч итальянцев, занимавшихся плодотворным хозяйственным трудом в этой цветущей колонии. И непрестанно терпели они всяческие стеснения[2]. В 1896 г. Франция заключила даже специальное соглашение о неувеличении итальянских школ в Тунисе. Но с 1896 до 1910 число итальянских обитателей Туниса утроилось; им оставалось посылать детей во французские школы, да и это бывало не так легко. Итальянские рабочие также претерпевали различные ущемления по сравнению с французскими. То же, и еще более, землевладельцы. Нечего говорить, что французский капитал пользовался повсюду исключительными льготами. И лишь война 1914 г. принесла итальянскому населению Туниса ряд облегчений, обусловленных соображениями тогдашней большой политики.
Понятно, что проблема эмиграции должна была волновать и волновала итальянское правительство. Бороться с непродуктивным отливом излишка населения можно было различными средствами: интенсификацией земледелия, запрещением оставлять земли необработанными, заселением болотистых мест (внутренняя колонизация) и т. д. Но все это паллиативы. Значительно более действительное средство – форсированная индустриализация страны: путь предвоенной Германии. «Для растущего народа, – писал Науманн, – есть лишь один способ избегнуть нищеты: он должен стать народом машин». К XX веку Италия тоже вступила на этот путь промышленного, машинного развития. Но он был ей труден: бедная железом и особенно углем, лишенная промышленных навыков и традиций, она принуждалась выдерживать конкуренцию на мировом рынке с гигантами современного капитализма. Реальная плотность ее населения (т. е. за вычетом непригодных земель) уже в 1910 году превысила 175 человек на квадратный километр, в то время как ее народное хозяйство могло удовлетворительно прокормить, в сущности, не более половины этого количества. Рост населения безостановочно продолжался (4 рождения на один брак), свидетельствуя о жизнеспособности народа, но тем настоятельнее требовала разрешения проблема эмиграции. Выход намечался с неумолимой необходимостью: Италии нужны свои колонии.
2
Французские данные за 1926 год рисуют уже существенно иную картину соотношения итальянцев и французов в Тунисе: 89,216 итальянцев и 71,545 французов.