Дверь так и не открыли, поэтому она постучала снова.
Пышная женщина средних лет с рыжими, явно выкрашенными в парикмахерской волосами и раскосыми глазами а-ля Софи Лорен дружески улыбнулась Изабел.
— Добрый день, синьора. Я Изабел Фейвор. Мне нужна синьора Весто.
Улыбка женщины поблекла.
— Синьора Весто — это я.
Простое синее платье и удобные туфли выдавали в ней экономку. Уж очень мало она походила на владелицу «мазерати»!
— Я сняла фермерский дом, но, кажется, возникли какие-то проблемы.
— Никаких проблем, — деловито заверила синьора. — Джулия нашла вам дом в городе. Она обо всем позаботится.
Она по-прежнему держалась за ручку двери, явно ожидая, когда непрошеная гостья уйдет. За ее спиной Изабел увидела валявшиеся на полу дорогие чемоданы. Можно побиться об заклад, что настоящий владелец виллы либо только что приехал, либо уезжает.
— Я подписала арендный договор, — напомнила Изабел вежливо, но твердо. — И поэтому остаюсь.
— Нет, синьора, вам придется уехать. Кто-нибудь обязательно придет днем помочь вам собраться.
— Я никуда не поеду.
— Мне очень жаль, синьора, но ничего не поделаешь.
И тут Изабел поняла, что пора добраться до самой высшей инстанции.
— Я бы хотела поговорить с владельцем.
— Его здесь нет.
— А как насчет этих чемоданов?
Женщина неловко отвела взгляд.
— Прошу вас уйти, синьора.
Четыре краеугольных камня были созданы именно для таких моментов.
«Вести себя вежливо, но решительно».
— Боюсь, что не смогу уйти, пока не поговорю с хозяином, — объявила Изабел, проходя мимо экономки, и едва успела увидеть высокие потолки, позолоту, бронзовую люстру, как женщина снова загородила ей дорогу:
— Ferma![17] Вам сюда нельзя!
«Люди, пытающиеся спрятаться за данную им власть, делают это из страха и нуждаются в нашем сочувствии. В то же время мы не можем позволить, чтобы их страхи стали нашими».
— Не хотелось бы расстраивать вас, синьора, — как можно участливее ответила Изабел, — но я должна поговорить с владельцем.
— Кто сказал вам, что он здесь? Это никому не известно. Значит, владелец — мужчина.
— Постараюсь не проболтаться.
— Вы должны немедленно уйти.
Изабел устала от людей, принимавших ее за идиотку и пытавшихся одурачить: мошенника бухгалтера, неверного жениха, трусливого издателя и ненадежных почитателей.
Ради этих почитателей она жила в аэропортах, поднималась на кафедру в разгар пневмонии, держала за руки, когда их дети становились наркоманами, обнимала за плечи страдавших депрессией и молилась за безнадежно больных.
Но как только ее собственная жизнь омрачилась несколькими темными облачками, они удрали врассыпную, как перепуганные кролики.
Почти оттолкнув экономку, она пробежала по дому, ворвалась в узкую галерею, на стенах которой теснились фамильные портреты в тяжелых рамах и барочные пейзажи, пролетела через элегантную приемную, оклеенную обоями в коричнево-золотую полоску, вихрем промчалась мимо мрачных фресок, изображавших охотничьи сцены, и еще более угрюмых изображений святых мучеников. Подошвы босоножек оставляли черные следы на мраморных полах и грязь на бахроме паласов. От сотрясения покачнулся римский бюст на пьедестале. С нее довольно!
Наконец она остановилась в менее официозном салоне в глубине дома. Полированный паркет орехового дерева был уложен елочкой, а на фресках для разнообразия были нарисованы сцены сбора урожая. Итальянская рок-музыка странным образом аккомпанировала пляске солнечных зайчиков на стенах и коврах. В конце комнаты виднелся арочный вход на лоджию, куда более величественный, чем в сельском доме. Оттуда и неслась музыка. Под аркой, прислонившись плечом к стене, стоял мужчина, залитый солнечным светом. Прищурясь, Изабел определила, что он одет в джинсы и жеваную футболку с дырой на рукаве. Четко очерченный профиль, казалось, принадлежит одной из стоявших в комнате статуй. Но что-то в его осанке, бутылке, поднесенной ко рту, пистолете в свободной руке подсказывало, что этот римский бог, возможно, успел сбиться с пути истинного.
Настороженно поглядывая на пистолет, Изабел откашлялась.
— Э… простите… я…
Он повернулся.
Она моргнула не веря глазам. Снова моргнула. Попыталась убедить себя, что это всего лишь игра света. Игра, и ничего более. Этого не могло быть. Просто не могло…
Глава 6
Оказалось, могло. В дверях стоял мужчина, называвший себя Данте. Данте, с жарким затуманенным взглядом и нескромными прикосновениями. Вот только волосы мужчины были короче, а глаза — серебристо-голубыми вместо карих.
— Черт возьми!
В ушах звенели английские слова с американским выговором. И голос… глубокий знакомый голос итальянского жиголо, встреченного позавчера вечером на площади Синьории. И даже сейчас она не сразу осознала правду.
Лоренцо Гейдж и жиголо Данте — одно и то же лицо.
— Вы…
Она с трудом сглотнула колючий комок.
— Вы не…
Он уставился на нее своими глазами убийцы.
— Черт. Похоже, никто, кроме меня, не способен снять шпионку даже в чужой стране!
— Кто вы? — беспомощно пролепетала Изабел, уже зная ответ. Она ведь видела его фильмы!
— Синьор Гейдж! — выкрикнула Анна Весто, врываясь в комнату. — Эта женщина! Я велела ей уйти, но она отказалась! Она… она… — Очевидно, обычный английский не мог выразить всю меру ее негодования, поскольку она разразилась потоком итальянских слов.
Лоренцо Гейдж, известный развратник и негодяй, доведший Карли Свенсон до самоубийства, оказался также Данте, флорентийским жиголо, мужчиной, которому она позволила загрязнить, запачкать, опорочить уголок своей души.
Изабел рухнула на подвернувшийся стул и попыталась отдышаться.
Он что-то зарычал экономке на итальянском.
Та бешено жестикулировала.
Снова рычание.
Женщина фыркнула и гордо удалилась.
Он прошел на лоджию, выключил музыку и вернулся. Изабел как сквозь сон заметила, что на его лоб спадает черный завиток. Бутылку он оставил на лоджии, но пистолет по-прежнему болтался на пальце.
— Ты ворвалась на чужую территорию, милочка.
Его губы едва шевелились, но тягучий говор в жизни звучал еще более зловеще, чем стереозвук в кинозале.
— Следовало бы прежде позвонить и предупредить.
Она занималась сексом с Лоренцо Гейджем, мужчиной, хваставшимся в журнальном интервью, что «перетрахал пятьсот женщин». А она, Изабел, позволила себе стать пятьсот первой!
В желудке что-то перевернулось. Закрыв лицо руками, она прошептала слова, которые никогда не говорила другому человеческому существу. Слова, которые минутой раньше ей вообще не пришли бы в голову:
— Ненавижу вас.
— Именно этим я и зарабатываю на жизнь.
Скорее ощутив, чем услышав, как он приближается, она уронила руки и тупо уставилась на пистолет.
Нельзя сказать, что пистолет был нацелен на нее, но и сказать, что не нацелен… Он держал оружие у бедра, и хотя Изабел сразу определила, что это антиквариат, которому, возможно, несколько сотен лет, но менее смертоносным от этого он все же не стал. Вспомнить хотя бы, что сотворил Гейдж с Джулией Робертс обычным самурайским мечом!
— Как раз в тот момент, когда я вообразил, что опуститься ниже папарацци уже невозможно! Оказывается, нет предела совершенству! Что случилось с твоим non parler anglais, француженка?
— То же самое, что с вашим итальянским, — отрезала она, распрямив спину. Только сейчас до нее дошел смысл его высказывания.
— Папарацци? Считаете меня репортером?
— Если ты так хотела интервью, стоило только попросить. Изабел подскочила как ужаленная:
— Вообразили, что я пошла на это, чтобы добыть пикантные факты из вашей биографии?!