Интересно, что население этих областей чувствовало себя в безопасности вплоть до самого последнего дня. Летнее наступление русских было остановлено на границе, удар по Восточной Пруссии был отбит с большими потерями для противника. Призыв к защите отечества вызвал в сердцах народа горячий отклик. В невыразимо трудных условиях в тыловых районах сооружались окопы и противотанковые заграждения, строились полевые укрепления. Создание фольксштурма внушало уверенность в собственные силы. Это объясняется тем, что люди не знали истинного положения на фронтах, они привыкли слышать только заверения гаулейтеров и рейхскомиссаров по организации обороны. Мероприятия по эвакуации, как якобы ненужные, были запрещены. Все были уверены, что непосредственной опасности нет.
Пробуждение было ужасным. Во многих населенных пунктах ничего не подозревавшие люди были застигнуты советскими войсками врасплох. Русские буквально упивались своей победой, а перед ними катилась волна ужаса и панического страха. Только теперь оживились дороги Восточной Германии. Несмотря на жестокий холод, население пыталось бежать, унося с собой свое имущество. Многие колонны беженцев были смяты и уничтожены русскими. Другие после нескольких недель ужасных скитаний также оказывались в руках русских где-нибудь между Вислой и Эльбой. Когда путь отступления на запад вдоль берега залива Фришес-Гафф был прегражден выходом русских к Эльбингу, колонны беженцев двинулись по льду залива и, понеся большие потери, вышли на косу Фрише-Нерунг. По ней под обстрелом авиации и артиллерии противника бесконечный поток беженцев устремился на запад, через низовье Вислы, Западную Пруссию, Померанию в Мекленбург и Шлезвиг. Но и этот путь отступления в начале марта был перерезан ударом русских на Померанию. Для спасения оставался только один путь — море. С самого начала этого «великого бегства» все военные и торговые корабли были брошены на эвакуацию беженцев из Кенигсберга, Пиллау, Данцига, Готенхафена, Хеля, а позже и из портов Померанни.
На суше было не лучше: по дорогам между Одером и Эльбой шли сотни тысяч людей. Поэтому Дениц, ставший 30 апреля преемником Гитлера, продолжал оттягивать конец войны, чтобы дать возможность беженцам и отступающим войскам уйти за линию фронта западных союзников. Однако некоторых из них американцы не пустили на занятую ими территорию за Эльбой.
Трагедия Восточной Германии не закончилась капитуляцией. Поляки и чехи с согласия союзников насильственно выгнали всех оставшихся немцев из своих домов и потребовали их выселения в и без того переполненную народом и сильно сократившуюся территорию, оставшуюся от прежней Германии.
Можно ли было избежать катастрофы в Восточной Германии?
Катастрофа в Восточной и Западной Пруссии, в Померании и Силезии принесла населению неизмеримые страдания и вызвала огромное количество жертв. Она лишила Германию важных продовольственных баз и резко изменила этнологическое лицо Центральной Европы отнюдь не в пользу западного мира. В связи совсем этим возникает вопрос, можно ли было, после того как осенью 1944 года Германия оказалась зажатой в тиски, предотвратить или по крайней мере смягчить эту катастрофу?
Конечно, при концентрации всех сил и резервов фронт мог остановить наступление русских где-нибудь между Балтийским морем и Карпатами и сдерживать его при условии, что западный противник не будет этому мешать. Но, принимая во внимание заключенные между союзниками соглашения, на это вряд ли можно было рассчитывать. Вероятнее всего, что Эйзенхауэр, одержимый тогда идеей крестового похода, добился бы безоговорочной капитуляции и на Восточном фронте, как он сделал это 7 мая 1945 года в Реймсе[166] на Западном. Тогда, разумеется, трагедия на Востоке приняла бы другие формы, а в руки русских попало бы значительно меньшее количество немцев.
Однако не может быть никакого сомнения в том, что жертвы и потери при своевременно принятых мерах и достаточно гибком руководстве были бы значительно меньшими. Эвакуация могла быть начата и уж во всяком случае организационно подготовлена гораздо раньше, и тогда население было бы избавлено от многих страданий. Но руководство национал-социалистской партии гнало прочь даже самую мысль об этом, называя подобные настроения пораженчеством и трусостью. Руководству Германии следовало предоставить военному командованию гораздо большую свободу действий, дать ему возможность вести эластичную оборону, руководствуясь тактическими принципами экономии и сосредоточения сил, а не лишать его всякой свободы даже при решении тактических вопросов и не навязывать ему бесплодных приказов об удержании позиций, потерявших всякое значение. Это пошло бы на пользу как войскам, так и беженцам. Все эти ошибки лежат на совести Гитлера.
Безоговорочная капитуляция
Национал-социализм изобрел легенду об «ударе в спину» и сделал ее важнейшей составной частью своей пропаганды. Причину поражения нацисты видели не в истощении военного потенциала Германии, а в «измене тыла». Они были убеждены, что и преждевременная капитуляция была обусловлена слабостью командования. Из этих убеждений впоследствии возникло то самое «никогда», которое Гитлер вбивал немецкому народу и вооруженным силам на случай, если встанет вопрос о капитуляции.
Но судьба оказалась сильнее людей. В Сталинграде и Тунисе, в Нормандии и Кенигсберге, как и в других многочисленных «крепостях», получивших это название не за силу своей обороны, а по приказу Гитлера, пришел день, когда сопротивление обескровленных и отрезанных от тылов соединений было окончательно сломлено, потому что продолжение борьбы в военном отношении потеряло всякий смысл.
Гитлер уже не отрицал того факта, что это «никогда» не может быть распространено на весь народ (этим лозунгом можно воодушевить лишь отдельного человека или маленькую кучку заговорщиков), что оно является одним из тех требований, которым уже по своей природе никогда не суждено осуществиться. Но он уже слишком далеко завел немецкий народ по пути упорного нежелания покориться неизбежной судьбе. Сам он избежал развязки, лишив себя жизни. Но в своем завещании он призывал как народ, так и тех, кому он передавал власть, «продолжать войну всеми средствами».
Об этом завещании его преемник Дениц узнал лишь через несколько месяцев в камере Нюрнбергской тюрьмы. Однако, когда 30 апреля 1945 года на него были возложены обязанности рейхспрезидента и предоставлена полная свобода действий, о чем он узнал по радио, Дениц подумал, что Гитлер просто уходит в отставку, дабы «не мешать капитуляции». Поэтому свою задачу Дениц понял совершенно не так, как ее представлял себе Гитлер.
Это недоразумение, однако, почти не повлияло на события последней фазы войны. Теперь Дениц нес ответственность не только перед своей совестью, но и перед своим народом. Он выбрал путь. который считал наиболее правильным. Приняв на себя командование всеми вооруженными силами, он решил как можно скорее окончить войну, чтобы не допустить новых бессмысленных жертв с обеих сторон. И все же согласиться с одновременной безоговорочной капитуляцией на всех фронтах, как этого требовал противник, он не мог. Не мог. потому что на Востоке капитуляция привела бы к потере новых миллионов немцев. А его целью было спасти их. Он заявил об этом 1 мая в своем обращении по радио к немецкому народу вполне открыто: «…я считаю своей первой задачей спасти немецких людей от уничтожения наступающими войсками большевиков. Вооруженная борьба продолжается сейчас только ради этой цели. Пока и поскольку англичане и американцы будут мешать нам выполнять эту задачу, до тех пор мы будем бороться и против них. При этом англо-американцы станут продолжать войну уже не ради собственных интересов, а за распространение в Европе большевизма…»
166
Ср. высказывание адмирала Томпсона в его книге «The Blue Pencil Admiral», London: «Надеясь быстро закончить войну, генерал Эйзенхауэр просил русских разрешить ему потребовать безоговорочной капитуляции