Вот почему размышления о народной вере я хочу начать с «небылых сказок» и «смехотворных басен», которые к религии, казалось бы, не имеют никакого касательства, но составляют предысторический пласт народной религиозной культуры. Это благодатная почва, на которую впоследствии упали семена христианства. В итоге, на ней — и только на ней — вырос девственный таинственный лес народной веры.
В основу этой книги положен курс лекций, читанный мною в Сорбонне в конце 70-х гг. для французских студентов. Книга рассчитана на широкого читателя, в том числе на читателя иностранного, мало знакомого с русским народным творчеством, с бытовыми и религиозными традициями на Руси. Отсюда необходимость в некоторых случаях начинать с азов и разъяснять, растолковывать, казалось бы, давно известные вещи и сюжеты.
Два обстоятельства личного свойства вмешались в это издание. Во-первых, народная вера, с которой я встретился сначала в многолетних поездках по русскому Северу, а потом — в заключении, в лагере. Во-вторых, фольклор, издавна служивший мне эстетическим ориентиром. Фольклор и народная вера были для меня не только предметом академического исследования, но, можно сказать, страстью, увлечением и своего рода открытием на жизненном пути. Этим объясняются субъективная тональность иных очерков и апелляция иной раз к собственному нескромному опыту, который я все же старался подкрепить ссылками на более авторитетные научные источники: на труды С. В. Максимова (многие маршруты которого я пытался повторить), Ф. И. Буслаева, С. И. Пругавина, Г. П. Федотова и других авторов, в чем приношу их памяти мою глубокую любовь и признательность.
Часть первая. Сказка
Сюжетные мотивы волшебной сказки восходят к глубочайшей старине. Но отчего позднейший народ обо всем этом помнит и тянет, и тащит за собою сказку? Так, что и само понятие «народ» невозможно представить без сказки. Какая корысть? Ведь сам народ не знает и не понимает уже ее древнейших корней. А во многое, что происходит в сказке, уже и не верит. В прошлом веке и в начале нынешнего русские фольклористы проводили опрос стариков-сказочников: верят они или нет в то, о чем рассказывают? Выяснилось, в большинстве случаев в собственно сказочные, фантастические элементы волшебной сказки никто не верит. Другое дело — былины (параллельный фольклорный жанр). Старые крестьяне-сказители воспринимали былину как быль, как то, что действительно было когда-то на свете. Даже невероятная физическая сила былинных богатырей получала объяснения. Дескать, в старое время, когда все было лучше, встречались такие могучие мужики — богатыри. Но чтобы верить в сказку?..
Спрашивается: почему же доисторическую сказку народ любит и ценит не меньше, чем свою историческую, сравнительно близкую и правдоподобную былину, а скорее — больше? Очевидно, сказка, даже понимаемая как вранье или выдумка, выражает очень важные стороны народного миросозерцания. Сказочные образы не сохранились бы в народной памяти в течение тысячелетий, если б не содержали в себе какие-то непреходящие, неумирающие ценности всечеловеческого бытия и сознания. Запоминается и передается из поколения в поколение только то, что так или иначе дорого людям. В итоге, сама устойчивость сказочного предания доказывает, что оно заключает в себе что-то невероятно значительное (доброе, хорошее, нужное, прочное, вечное) и потому — незабываемое.
Глава первая. Световая природа прекрасного
«— Ну, вот тебе последняя загадка: что такое красота? — Солдат опять свое: — Хлеб, — говорит, — красота! — Врешь, служба, красота — огонь…»[1]
Такая маленькая, а уже понимает — где польза, а где красота! И как мошки летят на огонь, и как дети тянут ручки ко всему, что горит и сверкает, и как спички хранят в душе мгновенно возбудимое пламя, так исповедует сказка рабскую преданность свету. Ее образы покрывает ассистка: золотые волосы, золотые перышки, золотая чешуя, грива, крыша — знак принадлежности к высшему, драгоценному блеску. В ней харкают золотом и плачут жемчугом, и, улыбнувшись, рассыпают цветы по лицу земли, избирая наряды по требованию максимальной концентрации света, радужного полыхания красок. «Просыпается царь наутро, подходит к окну, а глаза ему так и ослепило — ажно отскочил на три сажени: это, значит, мост-то, одна полоса серебряная, другая золотая, так и горит и светится…»[2] Сказочный цвет имеет люминесцентные свойства и, кажется, зажигает предметы, отчего само название сказочный фосфоресцирует в нашем сознании. Краски тут замешаны на огне, расплавлены и утоплены в золоте, исполняющем, в частности, роль цветовой гиперболы, дополнительной подсветки, оправы, из которой образ блистает, как самоцветный камень.
1
Народные русские сказки А. И. Афанасьева. В 3-х т. — М., 1957. Т. 3, с. 302. В дальнейшем: Афанасьев…