Наконец, Иван тоже не всегда соблюдал условия перемирного договора: по этим условиям замок Таурус, разрушенный войсками Сигизмунда-Августа, не следовало отстраивать заново, между тем Иван приказал его восстановить и поставил в нем гарнизон. Сигизмунд-Август считал это серьезным нарушением договора и полагал возможным поводом к возобновлению войны еще до истечения срока перемирия, что и обсуждалось на сейме 1572 года. Действительно, замок Таурус представлял немалую опасность для Литвы, так как находился недалеко от литовской столицы — города Вильны.
Одним словом, отношения между государствами были весьма неустойчивы; на мир была очень слабая надежда. Ратифицируя 8 мая 1571 года перемирный договор, польский король вовсю подумывал о войне; проблема была только в том, чтобы изыскать средства на ее ведение. Однако перемирие все‑таки не было нарушено.
Сигизмунд-Август в последние годы своего правления тяжко болел; вопрос о том, кому достанется корона Речи Посполитой, сильно интересовал соседних государей. К ним принадлежал и Иван Грозный. В 1569 году гонцу[4] Федору Мясоедову, отправляемому в Польшу, был дан такой наказ: «…проведать ему того, которым обычаем то слово в Литве и Польше в людях носится, что хотят взять на великое княжество и на Польшу царевича Ивана и почему то слово в люди пущено, обманкою ли, или в правду того хотят и все ли люди того хотят, и почему то слово делом не объявится, а в людях носится». В 1570 году польско-литовские послы, приехавшие в Москву для заключения перемирия, заявили царю, что так как у их короля нет детей, то «ради Короны Польской и Великого княжества Литовского желают избрать себе государя от славянского рода и склоняются к тебе, великому государю, и твоему потомству». Иван отнесся к этому заявлению недоверчиво, что вполне понятно, так как он мог думать, что это ни более ни менее, как только дипломатическая уловка, сделанная с той целью, чтобы склонить его к большей уступчивости; так оно в действительности и было. Тем не менее Иван сильно заинтересовался этим заявлением, которое подкреплялось известиями, приходившими из Речи Посполитой, что там хотят иметь государем то ли его самого, то ли его сына.
Отправляя в 1571 году в Польшу для ратификации перемирного договора послов князей Канбарова и Мещерского, Иван не только приказывал им разведать, каково настроение страны по вопросу избрания преемника Сигизмунду-Августу, но вместе с тем и оправдать его, Ивана, в глазах польско-литовского общества, которое относилось к нему враждебно. Послы присылали царю «приятные донесения». Между прочим, они писали следующее: «Говорят в Варшаве… король стар и хвор и бездетен, а опричь московского иного государя не искати». Московское посольство имело тайное поручение устроить брак Иванова сына с сестрою короля Софией. Когда в 1572 году разнеслось известие, что король впал в тяжкую болезнь, Иван послал в Польшу гонца Василия Малыгина разузнать, достоверно ли это известие; гонец вскоре донес, что Сигизмунд-Август скончался (это произошло 7 июля 1572 года).
Наступившее бескоролевье вызвало большую тревогу у польских и литовских сторонников единого государства. Положение было критическое. В Литве господствовало столь сильное недовольство условиями Люблинской унии, положившей в 1569 году начало Речи Посполитой, что она, казалось, готова была расторгнуть узы, соединившие ее в федерацию с Польшей. В самой Польше происходила ожесточенная социальная и религиозная борьба — между шляхтою и аристократией, между католиками и протестантами. Казалось, Речь Посполитая вот-вот распадется на составные части, которые сделаются добычей ее врагов. Тем более что внешняя угроза с каждым днем нарастала.
Наибольшая опасность со стороны Ивана Грозного угрожала Литве. Ее руководители пытались умиротворить московского царя дипломатическими средствами. Съезд литовских вельмож, в котором принимал участие в качестве представителя Польши подканцлер — краковский епископ Франциск Красинский, отправил к Ивану гонца Федора Зенковича Воропая, чтобы официально известить царя о кончине короля и просить о сохранении существующего перемирия. Гонцу было наказано заявить царю, что выбор его на престол Речи Посполитой возможен, а если это случится, то все спорные вопросы, из‑за которых между государствами происходит столь ожесточенная война, сами собой мирно разрешатся. Таким образом, Ивану сообщили, что его надежды вполне могут оправдаться, однако ничего конкретного обещано не было.
Царь рассчитывал услышать нечто подобное; просчитав ходы заранее, он счел необходимым подействовать на Речь Посполитую угрозами. Зная о смерти Сигизмунда-Августа, он притворился тем не менее, что событие это ему неизвестно, и еще до прибытия в Москву Воропая отправил к королю гонца с письмами. В этих письмах царь заявлял, что если Речь Посполитая не пришлет к нему в октябре для заключения мира великих послов, на проезд которым в свое государство он отправил с гонцом опасную грамоту[5], он сочтет это за пренебрежительное к себе отношение, указывающее, что Речь Посполитая не желает соблюдать с ним мир, а потому займет находящуюся в ее власти Ливонию. Узнав об угрозах Ивана, литовские вельможи не на шутку перепугались, ибо вообразили, что в опасности находится не только Ливония, но и Литва; они не сомневались, что царь готов при всяком удобном случае броситься на все, чем только можно легко завладеть.
4
В трехстепенной иерархии русской дипломатической службы в XVI–XVII веках гонец был младшим чином вслед за послом и посланником. Как правило, гонцам поручалась доставка писем или передача устных сообщений. Ведение гонцом самостоятельных переговоров обычно не предусматривалось.