Трудно теперь приходилось осаждённым. Среди них возникли разногласия: одни хотели бить челом русскому царю, другие упорно настаивали на продолжении осадного сидения. Питьевой воды в городе не стало, пришлось довольствоваться зловонными лужами. Многие из осаждённых, употреблявших эту воду, заболели и умерли. Тем не менее город продолжал упорно сопротивляться.
Праздник Покрова[219] пришёлся в том году на субботу. Про этот день говорят: на Покров до обеда осень, а после обеда зима. Однако воинам, осаждавшим Казань, было жарко. По приказу царя были засыпаны землёй и лесом рвы, мешавшие приступу. Весь день грохотали пушки, разрушая до основания городские стены. Приступ был назначен на воскресенье.
Желая избежать кровопролития, Иван Васильевич приказал отправить к казанцам мурзу Камая с предложением, чтобы осаждённые били ему челом; если они отдадутся в его волю и схватят изменников, царь простит их.
Казанцы ответили:
— Не бьём челом! На стенах русь, на башнях русь — ничего: мы другую стену поставим и все помрём или отсидимся.
Наступила ночь с субботы на воскресенье. Тихо падали снежинки на израненную землю. Царь не мог сомкнуть глаз. Ещё до рассвета он вызвал к себе духовника Якова, долго беседовал с ним, после чего начал вооружаться.
Вошёл Алексей Адашев.
— Государь, явился гонец от князя Михаила Ивановича Воротынского.
— Пусти его.
Молодой воин, войдя в шатёр, низко поклонился царю и произнёс:
— Князь Михайло Иванович велел сказать тебе, государь, что розмысл закончил своё дело, доставил порох в подкоп, однако казанцы заметили это дело, почуяли недоброе и хотят помешать нам. Мешкать нельзя, государь.
— Вели, Алексей, сказать во все полки, чтоб готовились немедля начать приступ. Мой полк отпусти к городу, пусть воины дожидаются меня в назначенном месте.
Утро занималось ясное, прохладное. Необычная тишина царила вокруг-не слышно было ни грохота пушек, ни яростных криков нападающих и осаждённых. Все понимали — настал решающий миг. Казанцы стояли на разрушенных стенах, а русские — под защитой построенных ими укреплений. Неприятели молча изучали друг друга.
Стан опустел. Воеводы отправились к своим полкам, а царь в сопровождении небольшой свиты пошёл в церковь. До воинов доносилось пение иереев, служивших обедню. На душе царя было тревожно. Дьякон густым басом читал Евангелие:
— Да будет едино стадо и един пастырь…
В это время раздался сильный грохот. Казалось, земля разверзлась под ногами. Царь, подстрекаемый любопытством, шагнул на паперть[220] и увидел, что городская стена взорвана, глыбы земли, дома и башни вздыбились, брёвна и люди летят по воздуху, словно птицы. Солнце померкло в клубах пыли и дыма.
Богослужение на мгновение прервалось, но царь возвратился в церковь, чтобы дослушать до конца литургию. Дьякон, стоя перед церковными вратами, стал произносить на актении молитву о царе:
— Да утвердит Всевышний державу Иоанна и покорити под нозе его всякого врага и супостата…
Послышался ещё более мощный взрыв, потрясший церковь.
— С нами Бог! — закричали русские воины и пошли на приступ.
Однако казанцы быстро оправились от смятения, вызванного взрывами, и встретили нападающих криками:
— Аллах, помоги нам!
— Магомет! Все умрём за юрт!
Они стреляли в нападающих из луков и пищалей, сбрасывали на них камни, лили расплавленную смолу, давили врагов брёвнами. Но россияне, ободряемые смелостью военачальников, достигли стены. В воротах и на стенах шла жестокая сеча.
Царь никогда не нарушал церковного правила и продолжал молиться. В церковь вошёл Алексей Адашев.
— Государь, время тебе ехать, полки ждут тебя.
Иван Васильевич ответил:
— Если до конца отслужим службу, то и совершенную милость от Христа получим.
Русские воины, начавшие приступ, были немало удивлены отсутствием царя. В церковь вошёл воевода Пётр Семёнович Серебряный:
— Непременно нужно ехать, государь, надобно подкрепить войско.
Бессонная ночь подорвала силы царя, он вдруг почувствовал огромную усталость и равнодушие ко всему. Страх сковал его волю и разум. Ему показалось, будто татары одолевают русских. Иван Васильевич глубоко вздохнул, слёзы полились из его глаз, он начал молиться:
— Не оставь меня, Господи Боже мой! Не отступи от меня, помоги мне!
Обедня закончилась. Царь приложился к образу чудотворца Сергия, выпил святой воды, съел кусок просфоры, артоса[221]. Духовник Яков благословил его:
— Воины сказывали, будто вчера вечером видели старца Сергия Радонежского, осенявшего их крёстным знамением. То добрый знак, ведь чудотворец Сергий — ходатай перед Богом за землю Русскую.
От этих слов царь приободрился. Он обратился к церковным мужам:
— Простите меня и благословите пострадать за православие, помогайте нам молитвою!
Иван Васильевич вышел из церкви, сел на коня и, сопровождаемый ближними людьми, направился к своему полку.
Завидев царя, воины с ещё большей яростью кинулись на неприятеля, на городских стенах там и тут развевались русские знамёна. Подъехал гонец от князя Воротынского.
— Государь, князь Михаил Иванович просил сказать, что русские воины уже в городе, но им трудно, так ты бы пособил ратниками.
Царь, обрадованный доброй вестью, обратился к своим воинам:
— Спешьтесь и ступайте в город на помощь людям князя Михаила Воротынского.
Въехать на лошадях в узкие улочки из-за тесноты не было никакой возможности. Татары отчаянно сопротивлялись, поэтому несколько часов русские не могли продвинуться вперёд даже на шаг. Некоторые ратники забрались на крыши домов и оттуда поражали врагов. И тут едва не стряслась беда. Многие воины, прельстившись лёгкой добычей, перестали биться и устремились в дома ради грабежа. Казанцы тотчас же воспользовались этим и начали одолевать остальных.
— Государь! Татары теснят наших. Михайло Воротынский просит помочь воинами!
Царь немедленно послал помощь, которая пришлась как нельзя кстати.
Отец Андриан с Ивашкой давно уже разыскивали среди осаждавших казанскую крепость людей из Кудеяровой ватаги. Да мыслимое ли дело повстречать их в этом столпотворении? Говорят, будто сто пятьдесят тысяч воинов привёл русский царь под Казань. От беспрерывного грохота ста пятидесяти пушек уши заложило. Убитых вокруг видимо-невидимо.
На Арском поле они никого из своих не нашли, поскольку царь послал разбойников копать сначала подземный ход под тайник, а затем — главный подкоп под город.
Уже вечерело, когда они выехали к берегу Казанки. Отсюда хорошо была видна крепостная стена, почти до основания разрушенная русскими пушками и взрывом. Вот среди руин показались татары и громко закричали:
— Не стреляй, русь! Мы хотим говорить с тобой!
Битва тотчас же прекратилась, поскольку осаждавшие давно уже ожидали, что казанцы запросят пощады.
— Слава тебе, Господи, кажись, одумались бусурмане, сдаться хотят, — произнёс отец Андриан, перекрестившись.
На стене показались четверо нарядно одетых татар со связанными руками. В наступившей тишине прозвучал громкий гортанный крик:
— Пока стоял юрт и место главное, где престол царский был, до тех пор мы бились до смерти за царя и за юрт. Теперь отдаём вам царя живого и здорового, ведите его к своему царю. А мы выйдем на широкое поле испить с вами последнюю чашу.
Казанцы спихнули со стены своего царя Едигера-Магмета вместе с тремя важнейшими вельможами и вдруг огромной толпой хлынули вниз по направлению к Казанке. Увидев ринувшихся на них врагов, Андриан с Ивашкой сели на лошадей и поскакали в сторону, но кто-то из татар метнул в Ивашку сулицу, и тот, обливаясь кровью, свалился с коня. Отец Андриан оставил лошадь, поспешил к нему.
Ивашка лежал, широко раскинув руки, глаза его безжизненно глядели ввысь. Холодный ветер шевелил русые волосы. Картина была до боли знакомой: точно так же лежал на сырой земле убитый татарами в Зарайске Гриша, а осенний ветер трепал его волосы. Господи! Да когда же Русская земля насытится кровью своих лучших сынов и дочерей? Гриша с Парашей, Данила Иванович с женой Евлампией, а теперь вот Ивашка… Да как же без него быть Акулинке? Не перенесёт она такой утраты! А какая славная была бы семья… Не сбылось загаданное Акулинкой счастье. Не сбылось у Марфуши… Да есть ли оно — счастье — на Русской земле? И будет ли?
221
Артос — хлеб, который освящали и раздавали молящимся в православной церкви на пасхальной неделе.