Выбрать главу

Обретение респектабельности. – Домашняя экономия

Материальные выгоды своей новой службы Крылов ощутил не сразу. «Квартирные» деньги в сумме 250 рублей, назначенные ему при поступлении в библиотеку, фактически стали выплачиваться только в начале 1814 года[228], и тогда он наконец избавился от очень существенных расходов на найм жилья. А переломным стал 1816 год. Если в феврале, посылая брату 200 рублей, он пишет, что «находится в хлопотах и нуждается», то в конце марта, отправляя еще 150 рублей, сообщает, что «надеется поправить свои обстоятельства», и даже спрашивает, какая сумма нужна для того, чтобы вывести Льва Андреевича из бедственного положения[229]. И в самом деле, 23 марта он получает должность библиотекаря, заведующего Русским отделением, с соответствующим повышением жалованья до 1200 рублей в год, а в июне[230] переезжает в дом Публичной библиотеки на Большой Садовой, где ему была предоставлена казенная квартира с дровами. Той же весной в книжные лавки поступило и хорошо раскупалось первое полное собрание его басен.

В 1817 году Крылов становится членом Английского клуба, поскольку теперь может позволить себе ежегодный взнос, который тогда составлял 110 рублей[231]. В дальнейшем он неизменно вел жизнь человека «хорошего тона». Он был желанным гостем в аристократических гостиных и на званых обедах, посещал концерты и театр. Одежду и белье заказывал из хороших тканей, в которых знал толк[232]. Выкуривал в день от 35 до 50 «сигарок»[233], что стоило дороже, чем курить трубку; любил кофе и был не прочь полакомиться устрицами. Бывали у него и крупные траты – как правило, при получении каких-то значительных выплат. Однажды он купил дорогую и модную мебель, ковры, фарфор, хрусталь и столовое серебро[234]. В другой раз приобрел картины и гравюры; впрочем, последними владел недолго и кому-то их «сбыл»[235]. Наконец, еще одна роскошная причуда – множество тропических растений в кадках, которыми он заставил свои комнаты, – закончилась гибелью этого «эдема», быстро наскучившего хозяину[236].

Ил. 1. Жилая комната-кабинет Крылова. Гравюра К. О. Брожа по рис. А. Ф. Эйхена конца 1830‑х гг. (?).

Ил. 2. Оленин П. А. (?) Незаконченный портрет Крылова в домашней обстановке. Не ранее 1815–1821 гг.

Но то были случаи исключительные и именно поэтому оставшиеся в памяти современников. Повседневный же его обиход был экономным едва ли не до скупости. Дома он довольствовался самой незатейливой пищей и никого не приглашал к обеду; нанимал дешевую прислугу из простых женщин, не умевших толком поддерживать в доме чистоту и порядок; из трех его комнат одна не была обставлена и пустовала[237]. Он нередко ходил пешком, чтобы не платить извозчикам, а собственным экипажем и лошадьми обзавелся лишь когда этого потребовало его здоровье. Даже книги он, писатель, покупал редко, в свое удовольствие пользуясь фондами библиотеки, а письменного стола не имел вовсе.

Сколько же авторы дарят книг своих по-пустому вельможам, знакомцам и даже друзьям, – комически сетовал он. – Вот Ж<уковский> раздарил свои сочинения всем девочкам при дворе, ведь, я чаю, тысяч на шесть. – Я ему говорил: «К чему это? Хотят читать, купят сами. Другое дело подарить мне: и я сам отдарю, а кроме того, знаешь, что не завожу у себя библиотеки: любить тебя люблю, а покупать книг твоих не стану»[238].

Обретя службу, которой он дорожил, только в сорок три года, а казенную квартиру и прибавку жалованья – и того позже, в сорок семь, Крылов, несомненно, сразу принялся копить на старость или на случай болезни. Ему было чего опасаться: отец умер сорокалетним, и примерно в том же возрасте не стало матери, брат в письмах постоянно жаловался на разные недомогания и скончался, не дожив до сорока восьми лет. Крылов не мог быть уверен в том, что здоровье позволит ему прослужить долго; между тем любая немощь, которая вынудила бы его до поры выйти в отставку, всерьез угрожала его хрупкому благополучию.

О его бережливости свидетельствуют и ведение подробных расходных книжек, и то, что он избегал участия в публичной благотворительности. «Не делавший умышленно зла, честный в высокой степени, не чуждый даже тайных благодеяний и, в полном смысле слова, добрый человек», Крылов жил «только по расчетам холодного ума», утверждает Лобанов. И продолжает:

Его не так-то легко было подвинуть на одолжение или на помощь ближнему. Он всячески отклонялся от соучастия в судьбе того или другого. Всем желал счастия и добра, но в нем не было горячих порывов, чтобы доставить их своему ближнему[239].

вернуться

228

ОАД РНБ. Ф. 1. Оп. 2. 1814 год. № 118. Л. 2, 4. «Квартирные» выплачивались Крылову в течение года: по 20 руб. ежемесячно и 30 руб. за декабрь (см.: ОАД РНБ. Ф. 1. Оп. 2. 1816 год. № 170. Л. 11 об.).

вернуться

229

КВС. С. 337–338.

вернуться

230

РГИА. Ф. 733. Оп. 15. № 44. Л. 1 (отношение Оленина Разумовскому от 24 июня 1816 года).

вернуться

231

По правилам, кандидат, желающий стать членом клуба, становился на очередь, ожидая вакансии. Это позволяет предполагать, что Крылов высказал такое намерение ранее 1817 года. К сожалению, неизвестно, кем именно он был рекомендован к избранию (его постоянный покровитель А. Н. Оленин в клубе тогда не состоял). Успешная баллотировка свидетельствовала, что баснописец обладал репутацией, позволявшей быть принятым в этот избранный круг. Крылов до самой смерти проводил в Английском клубе несколько вечеров в неделю. Сведения о размере членского взноса в разные годы см.: Завьялова Л. В. Петербургский Английский клуб. 1770–1918: Очерки истории. СПб., 2008. С. 30.

вернуться

232

КВС. С. 147.

вернуться

233

Лобанов. С. 59.

вернуться

234

Все это он приобрел, по-видимому, летом или в начале осени 1823 года. Тогда в жилом доме библиотеки шел ремонт (ОАД РНБ. Ф. 1. Оп. 2. 1823 год. № 419. Л. 4 об., 5), а сам Крылов, незадолго до этого перенесший «удар», жил в Павловске, пользуясь гостеприимством вдовствующей императрицы. Полное обновление его жилища, включая появление откуда ни возьмись дорогой мебели, в памяти современников трансформировалось в легенду о том, что это был якобы подарок от женской части семейства Олениных. Однако, по свидетельству Лобанова, баснописец показывал ему свою расходную книжку, хвастаясь, что новая обстановка обошлась ему более чем в 10 тысяч рублей (Лобанов. С. 59).

вернуться

235

Там же. Три картины, принадлежавшие Крылову, перешли по наследству к семье его внебрачной дочери, и в 1883–1884 годах его внучка Н. К. Сназина вела с П. М. Третьяковым переговоры об их продаже (ее письма см.: Отдел рукописей ГТГ. Ф. 1. № 3295, 3296). Одна – портрет Крылова работы Р. М. Волкова – была куплена и ныне находится в коллекции Государственной Третьяковской галереи. О двух других Сназина писала: «Иван Андреевич приобрел их от Кипренского. Картины старинные, очень хорошей кисти и сохранились хорошо. Одна из них изображает морской вид, а другая пейзаж» (цит. по: Орест Кипренский. Переписка, документы, свидетельства современников. СПб., 1994. С. 561). По этому описанию идентифицировать полотна невозможно. У Крылова, который хорошо знал Кипренского как завсегдатая дома Олениных, они, вероятно, оказались в связи с отъездом художника за границу в мае 1816 года.

вернуться

236

Лобанов. С. 60. Подобные комнатные «эдемы» с растениями в кадках и живыми птицами иногда можно было встретить в домах провинциальных помещиков. Так, в 1770‑х годах «птичья горница» с «рощей» была устроена в имении Суворова Ундол (Рыбкин Н. А. Краткий очерк жизни в вотчинах и хозяйственной деятельности генералиссимуса А. В. Суворова-Рымникского по вновь открытым источникам. М., 1874. С. 58, 63, 80), а в 1820‑х годах маленький Яков Полонский видел «целую рощу померанцев, лимонов и лавров» в рязанском доме бабушки (Полонский Я. П. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1986. С. 369). Крылов в своем скромном быту на казенной квартире разыгрывает иронический парафраз этой барской затеи.

вернуться

237

Описания квартиры Крылова см.: КВС. С. 200–201, 222.

вернуться

238

Дневниковая запись К. С. Сербиновича второй половины 1820‑х годов цит. по: Голубева О. Д. Хранители мудрости. М., 1988. С. 139. В РГБ хранится экземпляр «Басен Ивана Крылова в трех частях» (1815–1816) с дарственной надписью автора Жуковскому.

вернуться

239

Лобанов. С. 58. Ср. с суждением о благотворительности, высказанным в споре с Жуковским в 1840 году: «Крылов утверждал, что подаяние не есть знак сострадания, а просто дело эгоизма» (КВС. С. 256).