Укладывая чемоданы, Тургенев писал Луи Виардо: «Я увожу с собой самые сердечные воспоминания о вас; я сумел оценить высоту и благородство вашего характера и, поверьте, буду снова чувствовать себя вполне счастливым только тогда, когда опять смогу вместе с вами бродить с ружьем в руках по милым равнинам Бри. <<…>> Родина имеет свои права; но не там ли настоящая родина, где мы нашли больше всего любви, где ум и сердце чувствуют себя лучше всего? Нет на земле места, которое я любил бы так, как Куртавнель. <<…>> Вы имеете во мне, дорогой Виардо, безгранично преданного друга». (Письмо от 12 (24) июня 1850 года.)
Поведение сыновей глубоко огорчало Варвару Петровну. Старший – Николай – ушел в отставку, увлекся простушкой, жил как попало; младший – Иван – проводил время за сочинением, путешествовал за границей, волочился за певичкой. Оба ускользнули от ее власти, в то время как она хотела бы держать в своих руках не только их самих, но и их жен, их детей. Одержимая властолюбием, Варвара Петровна приказала повесить у входа в усадьбу табличку с надписью «Они вернутся».
Тургенев и его брат нашли мать в Москве. Варвара Петровна, которая к тому времени поправилась, казалось, была счастлива видеть своих сыновей. Они воспользовались этим, чтобы испросить у нее для себя постоянный доход, который позволил бы им достойно жить. Она как будто поняла их озабоченность и подарила каждому по имению. Однако оформить дарственную не пожелала и, более того, спешно через управляющих продала весь урожай и запасы, которые хранились в деревенских ригах, так что ничего не осталось для будущей посевной. Братья отказались от подарка, который мать в любую минуту могла забрать у них. Возмущенный Тургенев кричал: «Да кого ты не мучаешь? Всех! Кто возле тебя свободно дышит? <<…>> Ты можешь понять, что мы не дети, что для нас твой поступок оскорбителен. Ты боишься нам дать что-нибудь, ты этим боишься утратить свою власть над нами. Мы были тебе всегда почтительными сыновьями, а у тебя в нас веры нет, да и ни в кого и ни во что в тебе веры нет. Ты только веришь в свою власть. А что она тебе дала? Право мучить всех». (В.Н. Житова. Из «Воспоминаний о семье Тургенева».) Задыхаясь от волнения и возмущения, Варвара Петровна стонала: «Да что я за злодейка такая!» – «Ты не злодейка, – ответил ей Тургенев, – я сам не знаю, ни что ты, ни что у тебя творится. <<…>> Да кто возле тебя счастлив? <<…>> Тебя все страшатся, а между тем тебя бы могли любить». Побелев от злости, Варвара Петровна изрекла глухо: «Нет у меня детей! Ступай!» И вышла из комнаты. На следующий день Иван попытался увидеть мать. Она отказалась принять его и, схватив его портрет, разбила об пол. Слуга хотел собрать осколки, однако она приказала не трогать их. Они будут лежать на полу четыре месяца.
Иван и Николай, изгнанные матерью, уехали в маленькое имение Тургенево, которое досталось им от отца. Разгневанная Варвара Петровна вернулась в Спасское. От сыновей ее отделяли всего 18 верст, однако она решила забыть об их существовании, заказала им не являться на порог дома и на письма их не отвечала. Время от времени Иван приходил в Спасское справиться о делах. Юная Варя (Житова) – незаконная дочь Варвары Петровны – вспоминала, как он появлялся в охотничьем костюме, высоких сапогах, с ружьем наперевес и патронташем на поясе, ягдташем через плечо, взволнованный, робкий, виноватый, уставший от долгой дороги. Она рассказывала ему в нескольких словах о настроении матери, и он уходил, опустив голову.
В это время у него был еще один повод для беспокойства – дочь Пелагея (теперь ее звали Полина, Полинетта). Уезжая за границу, Тургенев доверил ее Варваре Петровне, которая обращалась с ней грубо, как с прислугой. Мог ли он остаться равнодушным к этому восьмилетнему ребенку, который напоминал ему о грехе его молодости? Она была похожа на него как две капли воды. В деревне люди насмехались над ней, называя то «барышня», то «байстрючка». Расстроенный Тургенев призвал на помощь своего ангела-хранителя Полину Виардо, которая согласилась, не раздумывая, взять девочку в свою семью и воспитывать ее. «Относительно маленькой Полины, вы уже знаете, что я решил следовать вашим приказаниям и думаю лишь о средствах исполнить это быстро и хорошо. <<…>> Из Москвы и Петербурга я изо дня в день буду писать вам, что буду делать для нее. Это долг, который я исполняю, и я счастлив исполнить его, раз вы этим интересуетесь. Si Dios quiere[11] она будет скоро в Париже». (Письмо от 28 августа 1850 года.) Несколько дней спустя он счел необходимым рассказать своей корреспондентке о происхождении ребенка: «Я расскажу вам в двух словах о моей истории с матерью девочки. Я был молод… Это было девять лет назад – я скучал в деревне и обратил внимание на довольно хорошенькую швею, нанятую моей матерью – я ей шепнул два слова – она пришла ко мне – я дал ей денег – а затем уехал – вот и все. <<…>> Впоследствии эта женщина жила, как могла, – остальное вы знаете. Все, что я могу сделать для нее – улучшить ее материальное положение – это мой долг, и я буду исполнять его, но даже увидеться с ней для меня было бы невозможно. Вы – ангел во всем, что говорите и думаете – но – повторяю: я могу только избавить ее от нужды. И я буду это делать. Что касается девочки, то надо, чтобы она совершенно забыла свою мать». (Письмо к Полине Виардо от 18 (30) сентября 1850 года.)
Обрадовавшись согласию Полины Виардо, Тургенев увез дочь в Петербург, а оттуда 23 октября 1850 года отправил ее с надежным сопровождающим в Париж. Эта русская крестьянская девочка, думал он, станет со временем француженкой. Сам в ближайшее время ехать во Францию не собирался. Он не мог думать о длительной поездке, ибо было слишком много дел в России. Тургенев уступил нуждавшемуся в средствах брату Николаю свою часть имения в селе Тургеневе. Он все еще надеялся, что в матери со временем проснутся лучшие чувства: она согласится помочь сыновьям, выделив им часть дохода от своих имений. Однако Варвара Петровна не собиралась уступать. Из-за обострившейся болезни (она страдала водянкой) ее перевезли в Москву, где она уже не вставала с постели. Чувствуя близкий конец, Варвара Петровна спрашивала себя – той ли дорогой она шла в жизни? И однажды вечером, терзаясь угрызениями совести, написала на листке бумаги по-французски: «Mes enfants! Pardonnez – moi – Et vous Seigneur, pardonnez – moi aussi, car l'orgueuil, ce péché»[12]. Николай застал мать живой. Она благословила его дрожащей рукой и позвала второго сына. Но Иван был в Петербурге. Когда он, получив, наконец, извещение, приехал в Москву, мать умерла[13].
К печали, вызванной смертью матери, примешивалось устойчивое чувство негодования против прошлого этого феодального, тщеславного, упрямого и жестокого создания. «Мать моя умерла, не оставив никаких распоряжений, – писал Тургенев Полине Виардо некоторое время спустя после похорон, – множество существ, зависящих от нее, остались, можно сказать, на улице; мы должны сделать то, что она должна была бы сделать. Ее последние дни были очень печальны. Избави Бог нас всех от подобной смерти! Она старалась только оглушить себя – накануне смерти, когда уже началось предсмертное хрипение, в соседней комнате, по ее распоряжению, оркестр играл польки. О мертвых – или хорошо, или ничего – поэтому не скажу вам больше ничего. Все же – так как я не могу не делиться с вами всем, что чувствую и что знаю, – прибавлю лишь еще одно слово: мать моя в последние свои минуты думала только о том, как бы – стыдно сказать – разорить нас – меня и брата, так что последнее письмо, написанное ею своему управляющему, содержало ясный и точный приказ продать все за бесценок, поджечь все, если бы это было нужно, чтобы ничего не —. Но делать нечего – надо все забыть – и я сделаю это от души теперь, когда вы, мой исповедник, знаете все. А между тем – я это чувствую – ей было бы так легко заставить нас любить ее и сожалеть о ней! Да, сохрани нас Боже от подобной смерти!» (Письмо от 24 ноября (6) декабря 1850 года.) В том же письме он радуется приезду Полинетты во Францию и хорошим новостям, которые сообщила Полина Виардо: «Я надеюсь, что эта большая перемена в жизни спасет ее. Пожалуйста, поцелуйте ее от меня. Теперь, когда я стал богаче, я не боюсь дойти до тысячи франков в год: пусть она учится играть на рояле. Вышлю вам денег дней через десять. Я очень счастлив, когда думаю, что вы нашли в ней сходство со мной и что это сходство доставило вам удовольствие. Набросайте карандашом и пришлите мне маленький ее портрет. Еще раз повторяю вам, что в конце концов я совершенно привяжусь к ней, если только буду знать, что вы ее любите…»
12
Дети мои! Простите меня. И ты, Господи, прости меня, ибо гордость, этот смертный грех, был всегда моим грехом