Индуизм не является стройной и непротиворечивой доктриной, он включает в себя конгломерат самых разнообразных верований и видов ритуальной деятельности, мировоззренческих принципов и теологических постулатов, некоторые из них восходят к IV тысячелетию до н. э. Традиционно считается, что исповедующий индуизм стремится к конечному освобождению (мокше, мукти), для чего следует вырваться из бесконечного круга перерождений (самсары), высвободив свою душу (атму, дживу) из телесной оболочки в надежде на ее приближение к Мировой душе (или Абсолюту) или воссоединение с ней. Для того чтобы добиться этого, теоретически предлагаются четыре способа — неукоснительное исполнение своих обязанностей и обязательств (путь кармы), углубленное погружение в знания (путь джинны), совершенствование физических и психомоторных особенностей организма (путь йоги) и установление особых, личных отношений с богом (путь бхакти). Любой индус волен избрать наиболее подходящий для себя вариант, но считается, что путь бхакти может осилить каждый.
Бхакти (букв, «участие, сопричастность») подразумевает ряд концептуальных положений, определяющих специфику именно этого способа богопочитания: 1) поклонение единственному богу, пронизанное чувством истовой веры (бхавы), в ожидании нисходящего мистического опыта; 2) направление всей мыслительной активности на образ любимого бога, рецитирование его имени, исполнение песнопений и танцев во славу бога; 3) отказ от посреднических услуг жрецов и усложненного ритуала поклонения; 4) использование разговорных языков как средства коммуникации с богом; 5) признание равенства (на религиозном, а не на социальном уровне) всех каст и полов.
Самыми первыми бхактами (VII–XI вв.), своей массовостью, экстатической безудержностью и высокой поэтической одаренностью придавшими теологической концепции бхакти форму религиозного движения и литературного направления, стали альвары (поклонники бога Вишну-Кришны) и наянары (поклонники бога Шивы) — жители индийского юга (Тамилнаду). Используя родной — тамильский (а не официальный ритуальный санскрит) — язык для выражения своих неудержимых эмоций, тамильские бхакты превратили бхакти-«со-участие» в бхакти-«страстную любовь» и нередко воображали себя юной девушкой, готовой затрепетать под опытными руками возлюбленного бога, подразумевая соединение индивидуальной души с Абсолютом. Полумесяцем украшен, /белым пеплом обметен, /Сердца моего похитчик, гордо восседает он/На быке. Его сияньем / сам Создатель посрамлен. / В многославном Брахмапуре / он воздвиг свой дивный трон[8] — так восхищался Шивой поэт Тируньяна Самбандар (VII в.), чье имя означает «человек, познавший божественную мудрость».
Бхакти распространялось по всей Индии, обретая по пути характерные черты того или иного региона, подстраиваясь под того или иного бога, используя исключительно местные диалекты (тем самым давая стимул к формированию новых индоарийских языков), и к XV–XVI вв. докатилось до индийского севера. Наиболее одаренные и собирающие толпы последователей харизматические проповедники стали называться сайтами, что очень условно можно перевести как «святые», а в бхакти выделилось три направления — сагун, ниргун и «смешанное». Первое признавало бога, наделенного атрибутами, т. е. зримо выраженного; второе — безатрибутного; третье считало материально оформленного бога необходимым при первой, более простой и удобной ступени концентрации мысли и внимания и допускало безатрибугность на высшей ступени постижения божественной сущности. На самом деле философия не всегда дружна с религией: восприятие Абсолюта как ниргуна в конечном счете совпадает с идеями адвайты (недвоичности, монизма), отрицающей реальное различие между индивидуальной душой и богом, что естественным образом лишает бхакти какого бы то ни было смысла. Даже Кабир, более всех приверженный ииргуну, не всегда был последователен и называл своего безатрибутного бога Рамой (Тяжелым Раму назову— солгу, /затем что Раму взвесить не могу, /И легким Раму я не назову: /ведь я его не видел наяву[9]); элементы явной атрибутики угадываются и в тех песнопениях, где Кабир воображал себя страдающей в разлуке с любимым девушкой (Моя душа так тяжело больна, /Мои глаза давно не знают сна. /Где милый мой? Я жду его призыва, /В отцовском доме стало мне тоскливо…[10]). Большинство индийских исследователей называют ниргун-бхакти «сыном бесплодной женщины».
Огромную роль в распространении и укоренении идей бхакти и в его философском обосновании сыграли фигуры общеиндийской значимости — Рамануджа (XI в.), Нимбарка (XII в.), Мадхва (XIII в.), Чайтанья (XV–XVI вв.), Валлабха (XV–XVI вв.) и Рамананда (XV–XVI вв.). Чайтанья, идентифицировавший себя с Радхой — любимой подружкой играющего на свирели бога, основал в Бенгалии кришнаитскую общину, проповедовал экстатическую любовь к Кришне и стал почитаться своими последователями как аватара (нисхождение в земном облике) Кришны. Ниточка от Чайтаньи тянется к Международному обществу сознания Кришны и к российским кришнаитам. В образе младенца (и тогда Кришну любили по-матерински) или легкомысленного юноши (и тогда Кришну любили чувственной любовью) на просторах области Брадж (с которой связываются основные проделки Кришны) воспевал самого популярного бога бхакти Валлабха, а потом его знаменитые ученики (Влюбленные женщины Браджа, не помня занятий вчерашних, / Уходят за Кришною следом, навек покидая домашних[11] — Сурдас).
Бхакти не провозглашает уход от мира, но истовому бхакту не удается жить в миру и ладить с ним: всеобъемлющая любовь к богу толкает к крайностям или по крайней мере к пренебрежению условностями и обязанностями. Полностью посвящая себя Шиве, отказывается от привлекательной внешности Кареиккал Аммеияр; тоскующая по Кришне Мира убегает из дома (Подружка! Сегодня Владыка смиренных женился на мне — во сне./В свадебном шествии боги шли с роднею моей наравне — во сне. / Обряды свершились, он за руку взял меня в тишине — во сне. /Прошлых рождений моих плоды воплотились в пришедшем дне — во сне. / Невиданное блаженство даровано было жене — во сне. /Подружка! Сегодня Владыка смиренных женился на мне — во сне[12]); в знак полной самоотдачи Шиве Лалдэд не носит одежды (Наставленье дал мне гуру, лишь одно — на времена. / «Внутрь души войди, — сказал он, — и познаешь все сполна». /Это слово душу Даллы пробудило ото сна, /С той поры она танцует, круглый год обнажена[13]); Кабир сам провожает свою жену к бакалейщику, чтобы та расплатилась телом за взятую в долг еду для гостей — приверженцев бога Рамы; Цокха Мела приходит в ужас от грядущих родов жены, опасаясь, что это нарушит его ежедневный диалог с богом, покидает дом и возвращается только через несколько месяцев; в экстазе песнопений Гора Кумбхар втаптывает в глиняное месиво своего малолетнего сына; Рамдас спасается бегством в ту самую минуту, когда он должен стать мужем.
Генезис бхакти логичнее всего конструировать как постепенное смешение идеологии «высокого» индуизма конца прошлой — начала нынешней эры (называемого обычно брахманизмом — системой религиозных взглядов и обрядности жреческого слоя — брахманов, отраженной в классе текстов под названием «брахманы») с практикой региональных локальных культов, сосредоточенных вокруг «своего» объекта поклонения, при наделении местного объекта чертами и мифологией общеиндусского бога. Таким образом в сферу воздействия «нормативного» индуизма оказывались включенными не только местные божества со своими особыми функциями и антуражем, но и их адепты (как один из примеров — пастушеские или лесные племена, воспринимавшие контакт с божеством через сексуальный союз мужчины и женщины). Именно об этом напоминает сине-черный цвет излюбленного Кришны, его тесная связь со стадами коров и эротическое почитание его как «божественного любовника», способного привести в экстатическое состояние 16 тыс. пастушек одновременно (Наедине поиграть с ним одна пожелала, других избегая./Кришну влечет она в лес; в тростниках с ним, однако, таится другая[14] — Джаядева[15]). О том же свидетельствует и ритуал изготовления деревянного изображения Джаганнатха — Владыки мира из храма в городе Пури (Орисса): поиски сакрального дерева в лесной чашобе и в наши дни осуществляют потомки проживавших здесь лесных племен.
15
«Гитаговинда» Джаядевы (XII в.) в блистательном переводе А. Я. Сыркина (М., 1995) неизбежно находит отклик у молодых россиян XXI столетия. Мой студент из МГИМО Петр Сизов, чьи поэтические опыты я также цитирую в эссе о ведах и «Рамаяне», в вариациях на тему «Гитаговинды» описал ссоры и примирения Кришны с его любимой пастушкой Радхой: